Джилл открыла глаза.
Губы на белом лице искривились в злобной и хитрой усмешке.
— А ты опоздала, — сказала она, и Мелани почувствовала, как сердце у нее бешено забилось.
Темной декабрьской ночью сидели они в патио совершенно голые, курили, пили коньяк. В кустарнике гудели и трещали какие-то насекомые, с моря тянуло слабым ветерком. Прикосновение его казалось почти приятным.
— А знаешь, чего они придумали, Джек и этот его приятель Кори? — сказала Мелани. — Собираются ограбить музей!
— Джек? Я тебя умоляю!
— Нет, я серьезно. У них есть спонсор и все такое.
— Как это понимать, спонсор?
— Ну, один греческий магнат, готовый выложить два с половиной «лимона» баксов за какую-то дерьмовую глиняную бутылочку, из которой якобы Сократ выпил яд.
Джилл окинула ее скептическим взглядом.
— Нет, правда.
— Разве на свете не перевелись еще люди, готовые выложить такую кучу денег? — заметила Джилл.
— Они заключили с ним сделку. И в следующем месяце встречаются с этим греком здесь.
— Скажи, а на севере… ты с ним спала? — спросила Джилл.
Все мысли только об этом!..
— Да, с обоими. С Кори и Джеком.
— Ну и как? Здорово?
— О, да!
— Расскажи мне о Кори.
Она рассказала ей о Кори, о том, как они познакомились в театральной студии, о том, как репетировали сцену из «Трамвая „Желание“», где Стэнли насилует Бланш. Очень возбуждающе.
— Именно тогда и возникла идея познакомить их, ну, знаешь, так, на…
— А ты осознаешь, что украла у меня мужа? — спросила вдруг Джилл и игриво подтолкнула ее в бок.
— Да перестань.
— Нет, именно украла.
— Он сам поехал на север, я тут ни при чем, — сказала Мелани.
— Да, но ты поехала следом за ним.
— Ну, поехала. И что с того?
— И бросила меня. И поехала к нему.
— Да он мне сам позвонил. И так просил приехать…
— Когда это было?
— В июне, точно не помню. Сказал, что я позарез нужна ему там.
— Звонил куда? Сюда?
— Да нет, нет.
— Тогда куда же?
— Ну, к моей матери. Я как-то заехала в Сент-Пит на уик-энд.
— Вовсе не обязательно было к нему уезжать. И ты это прекрасно понимаешь.
— Понимаю…
— И должна была сказать мне, понимаешь?
— Знаю, Джилл, знаю. Нет, правда, мне очень стыдно. Прости, я не должна была ехать.
— Именно, что не должна… И не поехала бы, если б любила меня.
— Я очень люблю тебя.
— Так почему поехала?
— Сама не знаю. Иногда я сама не понимаю, почему делаю те или иные вещи. Так уж получается.
Обе они погрузились в молчание. Дым от сигарет плыл в воздухе, уносимый тихим бризом. Хор насекомых в кустах гремел уже вовсю.
— Что это за жуки, которые так шумят? — спросила Мелани.
— Кто их знает. Просто жуки… — ответила Джилл.
— А зачем?
— Они спариваются.
— Правда? С таким шумом и треском?
— Угу.
Снова молчание.
— И зачем же вернулась? — спросила Джилл.
— Соскучилась по тебе, — ответила Мелани.
— За целых шесть месяцев даже открыточки не удосужилась прислать! — сказала Джилл и снова ткнула ее локтем в бок. — Сперва Джек исчезает, потом — ты. Я уж думала, вы оба умерли.
— Ты должна была догадаться.
— Должна…
— Нет, правда, мне очень стыдно.
— Сволочная выходка, Мел.
— Знаю. Прости.
— Хорошо, что я так сильно тебя люблю.
— Я тоже очень тебя люблю, — сказала Мелани.
Руки их встретились в темноте. Пальцы переплелись.
— Хорошо все-таки здесь… — мечтательно протянула Мелани.
— Угу.
— На севере все совсем по-другому.
— Гм…
— Я очень скучала по Флориде.
— А мне без тебя было так одиноко, — сказала Джилл и крепко сжала ее руку.
— Прости.
— Помнишь Лилит?
— Да.
— Чуть ей не позвонила.
— Рада, что все-таки не позвонила.
— Но еще бы чуть-чуть — и позвонила бы.
— Я люблю тебя, Джилл.
— Я тоже люблю тебя. Но едва сдержалась, чтоб не позвонить.
— Прости.
— Ты исчезла…
— Но, как видишь, вернулась.
— Я рада.
Тут вдруг где-то запела птичка, и насекомые, словно по команде, разом смолкли. Из бухты донесся всплеск — выпрыгнула рыба. Затем все вокруг снова погрузилось в тишину.
— Так они действительно собираются грабануть музей? — спросила Джилл.
— О да, да, это правда. Кори знаком с разными нужными людьми, которые помогут все это провернуть. Он всегда зарабатывал этим на жизнь.
— Чем? Грабил музеи?
— О нет, нет, не музеи… Разные другие места. Он был вооруженным грабителем.
— Дальше?
— Нет, правда. Сидел в тюрьме, и все такое.
— И ты легла в койку с Джеком и бывшим заключенным?
— Ну… э-э… да.
— О Господи!
— Да. Понимаю, но…
— Вот уж не думала, что у Джека хватит храбрости.
— Вообще-то он боялся.
— Чего именно?
— Ну, знаешь, боялся, что он его трахнет.
— Да я не об этом.
— А о чем?
— Об ограблении музея. Это ведь «Ка Де Пед», верно?
— Да. И туда привозят какую-то чашу. В феврале. В следующем месяце. И вот они планируют ее взять.
— Не думаю, что у него хватит храбрости.
— Но с ним же будет Кори. И другие люди, настоящие профессионалы. Джек вовсе не собирается проворачивать это дельце в одиночку.
— Гм…
— И если уж быть до конца честной… Знаешь, мне кажется, он слишком глуп, чтобы задумать и провернуть такое в одиночку.
— Согласна.
— Исходя из чего, лично мне кажется, мы должны их кинуть.
— В каком смысле кинуть?
— Да спереть у них эту чашу, и все.
— Спереть?..
— Да, да. После того, как они сопрут ее из музея.
— Шутишь!
— Ничуть не шучу! Ведь знаешь, если по правде, поэтому я и вернулась, Джилл. Хотела…
— А я думала, потому, что соскучилась по мне…
— Да, конечно, и это тоже. Но мне казалось, что мы с тобой вполне можем придумать, как увести у них эту чашу. Ну, может, устроить оргию, накачать их чем-нибудь, напоить, чтоб ничего не соображали. Чтоб окончательно потеряли всякое соображение. Ну, может, даже усыпить, если понадобится. А потом забрать эту гребаную чашу и смыться. Исчезнуть с лица земли…
— Шутишь… — протянула Джилл.
— Я никогда не шучу, когда речь заходит о деньгах, — сказала Мелани.
Молчание.
— И сколько, ты говоришь, денег?
— Два с половиной миллиона баксов. Этот грек дает им целых два с половиной «лимона»!
Молчание.
— Но если исчезнуть… то куда? — спросила Джилл.
Когда во вторник, в шесть тридцать вечера, Карелла приехал в коктейль-бар «Серебряный пони», там было полно шумных и нахальных молодых людей. В целом молодых, поскольку возраст варьировался от двадцати пяти до тридцати пяти лет, и Карелла, которому было уже под сорок, сразу же почувствовал себя среди них чужаком, а всех этих ребят с полным основанием мог бы назвать неоперившимися юнцами.
Стены в зале были черного цвета и украшены вырезанными из нержавеющей стали фигурками галопирующих пони — очевидно, подобный интерьер был призван создать у посетителей ощущение скорости, динамичности жизни. Но эффект получился несколько иной — какая-то карусель, мелькание, словно кадры из черно-белого кино, от которых рябило в глазах. Даже официантки, разносившие коктейли, — а их было трое, — носили униформу, состоящую из коротких черных юбочек и белых фартучков, напоминавших те, что были на французских горничных в старые добрые времена. Кожаные туфли на высоких каблуках, чулки в сеточку и со швом. Белые шелковые блузки, которые они носили без бюстгальтера, отчего под переливчатой тканью зазывно колыхались груди и вырисовывались соски. «Контора Хейса»[31] непременно обратила бы внимание на столь вызывающий наряд, но теперь уже никто, кроме Кареллы, не помнил, что это за штука такая, «Контора Хейса», если, конечно, не читал книжек.
31
Неофициальное название американской ассоциации продюсеров и кинопрокатчиков, создана в 1922 году для установления цензуры на голливудскую продукцию.