А затем вдруг в отдалении он увидел, как ему сигналят вторым фонариком.
Поднявшись по лестнице в опустевшие и тихие залы музея, Мэтью искренне недоумевал, куда все подевались. Споткнулся обо что-то в темноте, чертыхнулся и вдруг услышал в ночи, на улице, чей-то отчаянный крик.
Не напрасно он прожил со Сьюзен долгие годы.
Это был ее голос.
И он сразу же протрезвел.
Донофрио оставил свою машину на общественной стоянке возле пляжа Санта-Лючия, пересел в белый «Додж» Джилл, и дальше они поехали вместе. И вскоре оказались на Оспрей-драйв — узкой улочке-тупике, из которой хорошо просматривалась лагуна.
— Они приедут на моторке, — сказала Джилл Донофрио.
— О’кей, — кивнул тот. — Не возражаете, если я закурю?
— Возражаю, — ответила она.
Они молча сидели в темноте в автомобиле. Полная круглая луна светила ярко и серебрила воды лагуны. Что за ночь!.. В самый раз для любовников. Или для убийц.
— Почему вы хотите убить его? — спросил он.
— Просто мне нужно отобрать у него одну вещь, — ответила она. — А вы почему?
— Потому что он убил Мелани.
— Но откуда вы знаете, что это именно он?
— Знаю. Уж поверьте.
— Гм… — хмыкнула она.
Интересно, подумала Джилл, что он сделает, узнав правду? И еще она никак не могла понять, что нашла Мелани в этом неотесанном самце.
— А что вы хотите у него отнять? — спросил он.
— Да так, ничего особенного.
— Однако ради этого «ничего особенного» готовы убить?
— Бывают обстоятельства, когда другого выхода просто нет, — неопределенно ответила она.
Интересно, подумал Донофрио, отчего это она так напоминает ему Мелани. Ведь они вовсе непохожи, ни один человек на свете не принял бы их за сестер. Но что-то общее определенно есть. Только он не знал что. Что-то было…
— Думаете, ваш муж трахал ее?
— Кого?
— Мелани.
— О Господи!.. Я не уверена даже, что они были знакомы.
— Знакомы, точно вам говорю.
Джилл пожала плечами.
— И во сколько эта лодка должна приплыть сюда по реке?
— Не по реке, а лагуне. — Она взглянула на часы. — Сейчас, должно быть, только отчалили.
— Отчалили откуда?
Она не ответила.
Донофрио смерть до чего хотелось курить. Он всегда просто обалдевал, когда некоторые люди, видите ли, оскорблялись, если он вдруг закуривал в их присутствии. Что может быть лучше хорошей сигареты, когда сидишь вот так, в темноте, в хрен знает какой дыре, сидишь и ждешь, когда приплывет эта гребаная лодка, и видишь, как играет и переливается серебром вода?..
— А что вы имеете против курева? — спросил он.
— Да ничего.
— Тогда почему я не могу выкурить сигарету?
— Кто сказал, что не можете?
— Но я же только что спросил, нельзя ли при вас закурить, а вы сказали, что возражаете.
— Сама пытаюсь бросить. Ладно, курите, раз уж так охота.
— Спасибо, — и он тут же вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Кэмела», достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Джилл покосилась на его руки. Левая рука подносила сигарету к губам, в правой была зажата зажигалка с узким язычком пламени. Сильные руки… Затем она обежала взглядом его лицо, слабо освещенное мерцанием сигареты во время затяжек. Черты грубые, но сразу чувствуется характер. Она смотрела, как он выпускает сквозь ноздри дым. Он со щелчком закрыл зажигалку.
— А почему хотите бросить?
— Вредная привычка.
— Все должны курить, — убежденно заметил Донофрио. — И тогда никаких дерьмовых проблем возникать не будет.
Она вдруг вспомнила, как они с Мелани сидели и курили в темноте. Интересно, курила ли с ним Мелани? Интересно, что они вытворяли вместе? И как все-таки Мелани могла польститься на такого типа, как могла заниматься с ним любовью? Затем она отмахнулась от этой мысли и пожала плечами.
— Что? — спросил он.
— Да нет, ничего.
— Что значит — ничего? Я же видел, как вы пожали плечами. О чем подумали?
— Просто думала, насколько хорошо вы знали Мелани, вот и все.
— Очень даже хорошо, — сказал он.
Она кивнула.
— А что это означает? Такие вот кивки?
— Да ничего. О’кей, стало быть, вы знали ее очень хорошо.
— Да, знал.
— О’кей.
— О-о-очень хорошо, — многозначительно повторил он.
И сильно затянулся сигаретой, выпустив густую струю дыма. Окна машины были открыты, дым, извиваясь, выплыл в прохладный ночной воздух.
Джилл снова взглянула на часы.
— Так это ваше полное имя? Джилл, я имею в виду? — спросил он.
— Да, конечно. Джилл.
— О’кей.
— А что?
— Да какое-то коротенькое, вот и все.
— Да, коротенькое.
— Но ведь суть не в краткости, верно?
— Джилл, и все тут.
— А я Питер. Когда мальчишкой был, меня звали Пити. Прямо терпеть не мог эту кличку, Пити! Правда, и Пит тоже не Бог весть что. Вот Питер — совсем другое дело, звучит достойно, вы не согласны? Да что там, черт возьми, говорить, ведь оно произошло от Петра, а этот Петр, хрен его бы побрал, был святым, так или нет?
Джилл подумала, что на сленге питером называют член.
А потом отбросила и эту мысль и снова пожала плечами.
— Что? — спросил он.
— Ничего.
— Снова пожали плечами. Что это значит на этот раз? — спросил он.
— Просто подумала, что питером называют еще и член, — ответила она.
— Что, правда? — удивился он.
— Конечно. Пенис. Мужской половой орган. Он же — питер.
— Первый раз слышу…
— Ну что тут поделаешь… Но это факт, точно вам говорю.
— Да я башку проломлю любому, кто посмеет обозвать меня членом!
— И вилли тоже.
— Что Вилли?
— Вилли. Еще одно жаргонное название члена. Знаете, в Лондоне продают такие смешные гульфики, ну такие штучки, что надевают на член, чтоб не мерз.
— Быть того не может!
— Очень даже может. И жены вяжут их в подарок мужьям на Рождество.
Донофрио громко расхохотался.
— А откуда это вы знаете столько разных названий мужского члена, а? — спросил он.
— Случайное везение, — ответила она.
— Хотите сигаретку?
— Да. Кажется, и в самом деле хочу.
Он вновь достал пачку из кармана, выбил щелчком одну сигарету. Затем открыл зажигалку и поднес узкий язычок пламени к ее губам. Она глубоко затянулась. Он закурил еще одну. Дым медленно выплыл в открытые окна.
— Здорово, если б было чего выпить, — пробормотал он.
— М-м… — неопределенно протянула она.
— Жаль, что мы не у меня в машине. Там в «бардачке» лежит бутылка виски.
— Да, жаль… — сказала она.
— Любите виски?
— Да.
— Я тоже. А какой?
— «Джонни Блэк».
Джек приучил ее пить «Джонни Блэк».
— Лично я предпочитаю «Дьюарз», — сказал он.
— Надо будет как-нибудь попробовать.
— Обязательно попробуйте. Как-нибудь.
Оба они умолкли.
Ночь стояла такая тихая…
— Вообще хорошо, — заметил он. — Сидим, курим. Разговариваем. Правда, хорошо?
— Да, — ответила она, — очень славно. — И взглянула на часы. А потом — на лагуну. — Что-то задерживаются. Не пойму почему.
— А когда они должны подъехать?
— Ну, в половине второго. В два…
— Уже больше.
— Угу.
Они снова умолкли.
— Не знаю, может, нам стоит подъехать к дому? — сказала она.
— Решайте сами.
— Просто не хочется нарываться на всю эту гребаную шайку.
— Так их там целая шайка?
Он ни за чтобы не признался, но находил страшно возбуждающим то обстоятельство, что она свободно употребляет такие «нехорошие», как выразилась бы его матушка, слова. И вообще, весь предыдущий разговор со всеми этими питерами, вилли, членами и пенисами казался ему страшно возбуждающим. И тут вдруг он понял, чем она напоминает ему Мелани. В ней была эта… как ее называют… чувственность, что ли. Один взгляд этих глаз чего стоит!.. Казалось, они так и говорят: «Ну, что же ты, давай, трахни меня, пожалуйста». И это несмотря на то, что одета она была очень скромно, в джинсы и просторный хлопковый свитер. И он вдруг подумал: интересно, есть ли у нее под свитером лифчик?