Старик пригладил взъерошенные волосы. Лицо его резко перестало быть похожим на мятую простынь. Иван Витальевич преобразился, выпрямился, будто вырос, и совершенно другим голосом — уверенным и надменным — крикнул в сторону стеклянной будки:
— Эй, ребят! Можем забирать, это он!
***
— Профессор Осинский, боюсь, он не выживет… — услышал Русланр сквозь липкую субстанцию пробивающегося сознания.
Голос знакомый, вызывающий неприятные воспоминания. Кажется, он принадлежал пареньку в комбинезоне. Провожатому.
— Портит мне всю картину, — проворчал второй голос. — А я хочу, чтобы система работала кор-р-ректно. Нет, я до сих пор удивляюсь, как такой малец смог додуматься? Одурачить меня, профессора… Да ещё столько лет назад…
За ухом невыносимо ныла, разливалась по черепу тупая пульсирующая боль, язык во рту будто потрескался и развалился на горсть сухих крошек. Руслан разлепил веки и, не шевелясь, попытался разглядеть плывущее пространство вокруг себя. Больничная кушетка, медицинское оборудование, серая кафельная стена. Чёрт возьми, на столе у кровати — пульт!
— О, проснулся! Смотрите-ка.
Руслан перевёл взгляд на человека в коротком белом халате, отглаженных брюках и бежевых ботинках. Безумный старик, тот самый, из резерва.
— Иван Витальевич Осинский, — представился тот и доброжелательно улыбнулся.
— Осинский? — у Руслана даже хватило сил на удивлённый возглас.
— Да-да, тот самый. Вы, дорогой, зря не признавались, время моё тратили, заставили изображать из себя идиота. Зачем, спрашивается…
Руслан облизал болезненные губы.
— В чём… в чём не признавался?
— В том, что затеяли ещё мальчишкой, — профессор Осинский посерьёзнел. — Бросьте, Руслан. Теперь-то к чему загадки и удивлённое лицо?
— Я ничего не затевал…
В поле видимости появился ещё один человек в халате. Провожатый из резерва. Чистенький, выбритый и в очках. Откуда ни возьмись, родилась кличка — «Лаборант».
— Иван Витальевич, он даже сейчас врёт, — проверещал возмущённо лаборант. — Хотя мы всё исправили.
— Коленька, — вздохнул Осинский, — исправить-то мы исправили, но работать может некорректно. А я хочу, чтобы было корректно. — Профессор обратил на Руслана снисходительный взгляд: — Вы действительно не помните? В самом деле?
Руслан ничего не ответил. Он не помнил, да и должен ли был помнить? Может, и нечего помнить? Крепло паническое ощущение: его, Руслана, с кем-то перепутали.
— Хорошо, — сдался Осинский, — я сам вам расскажу. По крайней мере, то, что знаю. Пусть будет вам уроком. Вам и таким, как вы. Думаю, вы не последний, кто попытается всё испортить.
— Иван Витальевич, может, не надо рассказывать? — встревожился лаборант. — Если он не помнит, ну, пусть и не помнит себе дальше, а?
— Нет, Коленька, у прогресса, что мы представляем, должен быть и воспитательный аспект, — Осинский, мягко ступая, прошёл до окна и взглянул на улицу сквозь мелкую решётку. — Сколько ещё по стране ходит народу без идолов, неизвестно. У нас столько работы. А вы, Руслан, нас отвлекаете, подножки нам ставите по своей неопытности. — Профессор не сводил с окна задумчивого взгляда. — Вы гений, мой дорогой, гений. Вы этого не знали? Ваши мозги да в хорошее русло, но, увы-увы… Я обещал вам рассказать то, чего вы не помните. Ну что ж, слушайте.
Иван Витальевич повернулся лицом к Руслану, но от окна не отошёл. Лаборант в это время молчал и нервно теребил карман халата, из которого торчали хирургический зажим и карандаш.
— Пятнадцать лет назад, — продолжил профессор, — вам должны были вживить проводник и поставить чип. Откуда уж в вас это взялось, но вы не желали подчиниться системе, не желали, чтобы она думала за вас и решала, кем вам быть. Вполне разумное поведение, скажете вы? Все хотят быть свободными и иметь право выбора. Но я вам скажу: нет, нет и нет! — впалые щёки Осинского покрылись розовато-серыми пятнами. — Вы должны забыть свои эгоистические порывы и научиться, наконец, уважать интересы страны! Сегодня она нуждается в определённого рода специалистах, которые поднимут нас на новый, совершенно новый, уровень. Великая держава, сверхдержава… Вы не гражданин, если не желаете такого будущего для своей страны! Неужели не хотите?
Руслан наблюдал за профессором с кушетки, переводя взгляд с его лица на воротник халата, потом — на ботинки и в обратном направлении. Иван Витальевич, похоже, говорил правду. От этой правды холодело и трескалось внутри. Быть гением, но не помнить об этом, перейти дорогу великому профессору ещё мальчишкой, и опять же не помнить…