-Чего приехал-то? - спросил Илья, спустил стекло и сплюнул в сторону.
-Сынок, я, скорее всего, перееду жить в Ленинград, ну, то есть в Питер...
-С чего это вдруг?
-Понимаешь, все проще пареной репы - в моем возрасте пора устраиваться поближе к родным...
"Нагло, - подумал Илья, - но не придерешься..." Не хотелось уходить в дебри каких-либо рассуждений, или, пуще того, высказываться упреками, да еще и что-то вспоминать. Надо было поскорее понять, для чего он действительно звонит, потому что из-за каких-то там родственных переживаний этот человек не стал бы связываться со своим сыном, как не стал бы отдавать долг, если бы занял денег, не стал бы помогать деньгами, если бы их у него было больше, чем уместиться в кармане... Когда-то он не стал помогать жене справиться со смертельным недугом и уехал; жена справилась сама и по сей день жива. Однажды он потерял сына, потому что остался с друзьями пить во дворе, а сын ушел домой сам, благо, зная дорогу. И было этому сыну года три. Мать искала ребенка по району, а ребенок терпеливо ждал мать у двери; мать дралась с мужем, а тот бил ее, почему-то вдруг усомнившись, что сын его, а не нагулянный...
Нет, вспоминать Илья не любил, хотя вспоминал всегда один случай, когда было ему уже много больше трех лет. Вспоминал, как отец врезал ему так, что следующим кадром перед его глазами был асфальт и кровавые пятна на нем. За то только ударил, что сын вздумал заступиться за мать: тогда они пили уже вдвоем, и тогда ему было уже четырнадцать. Мать застукала их недалеко от дома, в компании "ханыг" дворовых и решила спасти сына. В общем, акт спасения удался, потому что именно после этого случая Илья перестал общаться с отцом всерьез, окончательно решив для себя, что однажды отомстит за этот удар. А случилось так, что мать стала оттаскивать сына, а отец своим здоровенным кулаком ударил ее прямо в лицо. Вот тогда вмешался Илья и получил мужской удар в скулу. Они с матерью оба ушли, а отец остался с мужиками. Потом, вспоминая, Илья удивлялся, что стояла тишина, что никто из мужиков не проронил ни слова... Хотя, ведь было же чему удивляться - отец бил сына как взрослого мужика, от всей души!
Звали этого отца Вовой и теперь ему уже было года на три больше полтинника, хотя выглядел он старше; наверное, пил много, или от безделья, когда, не имея пристанища и постоянной работы, то и дело втягиваешься во всякие авантюры и живешь по разным городам с разными людьми, то там, то тут вписываясь в разные "темы". Ему везло на авантюры, часть из которых инициировал он сам. Странное дело, что сидеть ему не пришлось ни разу, тогда как подельники уходили мотать срок. Кто-то догадывался о его гнусной натуре, но никто в этих мелких делах не обладал сноровкой настоящего бандита, со связями и мало-мальски авторитетом, чтобы отомстить... Или Вова умел выбирать подельников и вовремя менял дислокацию. Гнилой был человек, несомненно, но веселый... По-своему веселый, когда умеют смеяться там, где всем становится грустно...
-Ну что, сын, встретимся сегодня? - спросил Вова.
-Нет, ответил сын, сегодня я с тобой встречаться не буду. Занят. Позвони завтра...
-Ты не понял, Илюша, я еще не в том состоянии, чтобы пузыри из носа пускать и просить у тебя милостыню.
Илья легко представил, как из носа отца вырастают сопливые пузыри и его, и без того брезгливого в отношении этого человека, передернуло всем телом.
-А проси - не проси, батя, я тебе ничего не дам.
-Дашь, сынок, еще как дашь, если я на тебя в суд подам. Я тебя вырастил, теперь ты будешь за мной ухаживать, если я вдруг стану немощным. Закон есть такой... Но я не поэтому с тобой говорю. Я тебе тему привез хорошую, жирную...
-Ага, я представляю, чего от тебя можно ждать... А ты вообще чего с угроз начал. Знаешь, говорят ведь, нет человека, нет проблем. Не станет тебя, не будет у меня проблем. Так что не суйся, если хочешь прожить свой век целиком...
-Напрасно ты так. Ты вначале выслушай, потом делай выводы...
Судя по голосу, по тону, Вова был уверен в себе и в своей теме...
-Ладно, все, ты мне надоел, батя. Завтра звони, встретимся.., - сказал Илья и выключил связь.
Отец перезванивать не стал. Вскоре появилась Лика, за ней вышел ее начальник. Они сели в джип и быстр уехали. Такое он наблюдал впервые. Набрал ее номер, спросил спокойно, как дела. Она отвечала радостным голосом:
-Я соскучилась! Мы сегодня встретимся? Ты приедешь?
-Скоро буду, - отвечал он.
-Хорошо очень! Мы можем встретиться. Меня подбросят к дому. Приезжай...
Вроде отлегло от сердца, он почувствовал, как расслабляются мышцы тела... Удивительно, что при своем скромном росте и невидной фигуре он обладал незаурядной силой. Рукой в пожатии легко бы смог сломать косточки чьей-нибудь кисти, привыкшей держать ручку и тарабанить по клавишам компьютера; удар отработал такой, что легко посылал человека в нокаут, но чаще боялся убить, потому бил вполсилы. Вынослив был как старый бегун, потому что когда-то бегал по утрам, вернее - всю молодость и все отрочество провел в спорте, разве что когда с отцом вдруг запил, и то на короткое время... Думается, вся эта сила и выносливость перешли ему именно от этого отца, хотя тот был повыше. Ростом он пошел в маму, должно быть, и характером тоже, хотя теперь все чаще стал сомневаться, все чаще стал ловить себя на гневных порывах и какой-то совсем необоснованной злости, которая возникала вдруг и исчезала внезапно, быстро, как икота... Его даже смешили эти приступы гнева. Потому что он их контролировал легко, и больше всего хотелось понять связь между событиями жизни и этой своей реакцией. Пока эту связь нащупать не удавалось.
По пути он заехал в магазин и набрал к ужину полный пакет. Знал, что останется на ночь. Сегодня он точно останется на ночь.
Лика была уже дома, встретила его по своему обычаю радостно, "обнимашками", как она выражалась, и сильным запахом алкоголя. Это означало, что принимать сегодня она начала уже на работе. Ей было весело, радостно!
Она взяла пакет и, накренившись набок под тяжестью, пошла на кухню. Разуваясь, он смотрел ей вслед, удивлялся, что она успела переодеться - сменить джинсы на короткое платье; изменила прическу - распустила волосы, освободив их из хваткой скрепки. Вот и казалась ему молоденькой девочкой... с недетскими глазами и подростковой фигурой. Вообще, в ее лице было что-то от беличьей мордочки - не в чертах, не в замысле природы, а в выражении этого лица, особенно когда она напивалась. Он эту особенность приметил давно и готов был бы насмехаться каждый раз, если бы не страх, пока еще существующий страх, поссориться серьезно...
Лика умела кухарить и делала это даже с удовольствием, пока градус не зашкаливал. Получалось у нее быстро и вкусно. Он мог ей помочь в мелочах, если она просила, а так садился, курил, смотрел на нее; они разговаривали о пустяках, хотя, больше спрашивал он и она что-то рассказывала, иной раз отвлекаясь на сообщения в трубке и отвечая коротко... А еще Илья, когда знал, что останется на ночь, начинал догонять ее - наливал себе понемногу, курил с удовольствием, с особым смаком, как бывает, когда куришь после первых рюмок водки или виски, выпитых на голодный желудок ... Она-то пила вино, которое он терпеть не мог, а он заводился медленно с крепкого алкоголя, помня, вероятно, как это делал отец.
Когда они сели за стол, Лика прекратила суетиться, налили себе по полной в стакан и фужер; она сказала вдруг просто, между прочим:
-Я, кажется, беременна! - и сказала так, наверное, как если бы у нее нашли триппер, или она купила бы новый телефон.