Под натиском ярости хмель в голове немного рассеивается.
На хер оно мне надо?
Не надо! Ни черта!
Я вычеркиваю Вознесенскую из списка людей, с которыми когда-либо хотел общаться. Ее там больше нет. Я не буду больше ни звонить, ни узнавать, что происходит в ее шальной жизни. Даже если снова напьюсь, даже если парад планет и ретроградный Меркурий клюнет в задницу.
Все. Нет ее. И никогда не было.
Эпилог
Я думала, что жизнь заканчивается, когда тебя бросают. Когда выдирают сердце из груди, швыряют на острые камни и топчут железными сапогами.
Ничего подобного!
Она заканчивается, когда ты блюешь каждое утро. Наивно оправдываешь это отравлением, ротовирусом или скачками давления, а потом покупаешь тест и обнаруживаешь две полоски.
В этот момент небеса обрушиваются с такой силой, что придавливают тебя к земле, и нет возможности шевельнуть рукой. Больно. Страшно. Липкий ужас все глубже засасывает в свои сети.
Я выпадаю из реальности. Дрейфую. Пытаюсь убедить себя, что все это сон, из которого вот-вот удастся выбраться. К сожалению, нет. Не выбраться. Это не рассосется само. Не исчезнет.
…И я не готова с этим мириться. Поэтому записываюсь на прием ко врачу, чтобы решить эту проблему.
Настраиваюсь всю ночь. Не сплю. Убеждаю себя, что поступаю правильно.
Смиряюсь с неизбежным и всеми силами пытаюсь не впустить в свое сердце лишние эмоции и сомнения.
Мне кажется, что я готова, но утром все переворачивается вверх дном.
Я тихо собираюсь, молча иду к двери и не нахожу ключей. В сумке нет, на тумбочке нет, в карманах нет. Нигде нет.
— Это ищешь? — позади раздается голос матери.
Она стоит на пороге кухни и у нее в руках мои ключи. Болтаются на колечке, тихо позвякивая.
— Спасибо, — с трудом улыбаюсь, — я думала, что потеряла их.
Тянусь за ключами, но она не отдает, наоборот убирает их в карман.
— А вот это ты не потеряла? — разжимает второй кулак.
В нем полосатый тест. У меня аж сердце до самых колен проваливается. Смотрю на нее, хватая ртом воздух, и ничего не могу сказать. Потом сиплю:
— Это не мое.
— А чье?
— Наверное, Алиса оставила.
— Не-а, — сестра выходит с кухни, — не оставляла.
Боже, я сейчас от стыда сквозь землю провалюсь. Стою, опустив голову, краснею.
Такого позора в моей жизни не было.
— Позволь спросить, куда ты собралась в такую рань.
— К подруге…
Она вскидывает брови, и у меня обрывается в груди. Я никогда не умела врать матери в глаза.
— К врачу.
— Встать на учет?
Отрицательно мотаю головой.
— То есть избавиться решила?
— Так будет лучше.
— Кому? — мать смотрит на меня в упор. Взгляд жесткий, пробивает до самых пяток.
— Всем!
— Ничего подобного. Ему, — кивает на мой живот, — точно от этого лучше не станет.
И тебе лучше не станет. Ты знаешь, сколько девчонок молодых по глупости аборты делают, а потом воют по ночам от содеянного? А сколько из них потом забеременеть не могут? Знаешь?
— А, по-твоему, лучше в двадцать лет стать матерью одиночкой? — голос срывается на крик, — и растить ребенка без мужика?
— Не надо мерить все в этой жизни наличием или отсутствием мужика! Если бы я так делала, то сначала бы Алиску смыла в унитаз, а потом и тебя!
Да, мама никогда не была замужем. Они с отцом сходились, расходились и в итоге разбежались окончательно.
— Это совсем другое.
— Нет. Не другое.
— Мама! Я еще учусь. Третий курс всего! — я на грани.
— Хочешь сказать, что еще маленькая, чтобы иметь своих детей? Что еще не нагулялась? Так, об этом надо было раньше думать. До того, как рогатку начала раздвигать, не заботясь о последствиях. Все, Лерочка, детство закончилось. Пора становиться взрослой и отвечать за свои поступки.
— Да не хочу я! Не хочу! — срываюсь истерику, — и не буду! У меня вся жизнь впереди. Зачем мне все это?
Сейчас сдохну. Мне так больно, что сердце едва бьется.
— А никто тебя жизни лишать и не собирается. Это не конец света.
— У меня институт!
— Возьмешь академ, — спокойно отвечает она, — родишь, потом вернешься и доучишься. Или перейдешь на заочный.
Я как представлю, что все в универе узнают о том, как закончился мой роман — разрывом и одиноким материнством — так хочется сдохнуть еще сильнее. Это позор на всю жизнь. Все будут обсуждать, тыкать в меня пальцами, злорадствовать. Будут говорить: вот Лерка выпендривалась, хвасталась мужиком, а теперь осталась у разбитого корыта.
— И кавалера твоего надо подключать. Раз заделал — пусть тоже отдувается.