Вернувшись, Алина протянула Сергею пачку и зажигалку, а сама засыпала в кофемашину новую порцию зёрен. Говорить не хотелось. Сергей чиркнул колёсиком зажигалки и жадно втянул дым. Когда он в последний раз курил? Десять лет назад? Двенадцать? Что-то около того. Но говорить не хотелось, потому что толку от разговоров никакого. Слова, привычные, состоящие из всё тех же букв, драли горло почти так же, как табачный дым. Но смысла в дыме было куда больше, чем в словах. Он посмотрел на дисплей мобильного – почти пять. Если бы это было лето, за окном бы уже забрезжил рассвет. Но сейчас не лето. Зима скоро…
Он пробовал свести мысли к какой-то рациональности. Давыдову нужны деньги Ярославы, дело её отца. Следовательно, нужны бумаги. Заверенные бумаги, но проблем с этим у него вероятнее всего не возникнет. Остаётся одна загвоздка – заставить Ярославу эти бумаги подписать. И ведь подпишет она. Девяносто девять из ста подпишет. Потому что… потому что она – всего лишь женщина. Он хорошо помнил синяк на её скуле, а методы у её мужа вряд ли изменились. Вот только что после? Если следовать всё той же рациональности: избавиться от неё он не сможет. По крайней мере, сейчас. Потому что правда растеклась за пределы личного пространства Давыдова. Что остаётся? Как и планировал – запереть её в лечебнице для слабоумных? При таком раскладе время есть… И вот тут рациональные мысли спотыкались, ломались, терялись. Сидеть и ждать… Он докурил до фильтра и тут же поднёс к губам вторую сигарету. Слишком слабые. На подоконнике появилось блюдечко, но он даже не обернулся. Почти пять. Говорят, самое тёмное время суток – перед рассветом. И где же он, этот чёртов рассвет?! К запаху сигарет примешался аромат кофе. Серёга в очередной раз глубоко, жадно затянулся.
- Я поеду к дому Давыдова, - сипло выдавил он. – Понаблюдаю.
- Не дёргайся, - тут же отрезал Ян. – Этим ты лучше не сделаешь.
Он и сам понимал, что не сделает. У Давыдову наверняка видеонаблюдение по периметру. И если кто-то засечёт его машину… Да мало ли! Паника порой толкает людей на странные вещи. Крысы и те агрессивными становятся, набрасываются. А этот чем лучше крысы? Ничем. Хуже – гнида.
Алина поставила на подоконник чашку чёрного кофе, коснулась его локтя в заведомо тщетной попытки приободрить. Серёга знал, что должен быть благодарен и ей, и Яну. За эту попытку, за чёрный кофе, за сигареты. Потому что в одиночку он бы не справился – свихнулся бы или натворил дел. Однако благодарности он пока не испытывал – не сейчас. Позже. Сейчас он мог думать только о ней: о девочке из собственного прошлого. О девочке, для которой когда-то сложил из салфетки журавлика. О девочке, неожиданно ставшей для него этим самым журавликом – заветным желанием, парящим в небе. Других больше не хотелось. Потому что другие – синицы. А начерта ему синицы, если у него есть свой собственный журавль?! Есть, мать его! Несмотря на его собственную глупость – есть.
Второй раз пробуждение далось Ярославе с куда большим трудом. В висках пульсировало, мысли превратились в кашу из опилок, язык будто бы разбух и прилип к нёбу. Каждую клетку тела наполняла такая тяжесть, что она едва могла пошевелиться. Потолок комнаты плыл, стены – тоже. Что-то изменилось… Понимание этого отозвалось вспышкой мгновенной радости – она больше не была привязана к постели. Но вспышка эта угасла столь же быстро, как и появилась. В таком состоянии она даже встать не сможет, не то что дойти до двери или вовсе выбраться из дома. Тяжело сглотнув, Ярослава попробовала поднять руку – напрасно. Смогла лишь немного пошевелить пальцами, да и те казались какими-то одеревеневшими. С губ сорвался смешанный со стоном выдох, внезапно вспыхнувший свет резанул по глазам. Размеренный, словно удары метронома, звук неспешных шагов донёсся до неё столь отчётливо, что она даже испугалась. Словно бы эти самые шаги звучали не в комнате, а в самой её голове.
- Ты же понимаешь, что тебе так или иначе придётся подписать бумаги? – тихо и вкрадчиво, с угрозой, проговорил Вадим.
Звук его голоса показался ей странным – перекатывающимся. Словно он тоже прокатился в её голове свинцовым шариком. От виска до виска, а потом по кругу. Она кое-как повернула к нему голову и наткнулась на блестевший яростью взгляд. Почему она согласилась выйти за него замуж? Лицо его казалось слишком некрасивым: приглаженные волосы, гладковыбритый подбородок, скулы… Не то лицо, совсем не то. Не такое лицо должно быть у её мужа. И глаза не такие. Где её серебро? Глаза цвета старинного серебра, твёрдый подбородок, прядь каштановых волос, падающая на лоб… Чёрная кожаная куртка, обтягивающая широкие плечи. И завитки тёмных волос на груди… Она бы провела по ним ладонями, потом по шее губами. Пальцами почти почувствовала колючую щетину.