Из моих рук неожиданно исчезает тот самый стакан. Хочу возмутиться, однако Доронов, неведомым образом успевший натянуть штаны, залпом выпивает мою воду. Его глаза расширяются по мере исчезновения жидкости в мужском организме, затем становятся все больше. Забываю, как дышать и нервничать. Кто-то там окрикивает бабушку, кажется, это мама рвется со мной поговорить, а Амир тяжело опирается о небольшой барный шкаф, дыша с хрипом через раз.
Никогда бы не подумала, что южане способны покрываться красными пятнами. Он обмахивается рукой, а я озадаченно поворачиваю бутылку в руке этикеткой к себе. Моргаю раз, другой — вместо минеральной воды «Боржоми» там «Vodka Lednik» с крепостью сорок процентов. Доронов покачивается, тряся головой, держась за приоткрытую дверцу шкафа.
«Лиля! Ты слышишь?! Зачем ты взяла мою машину?»
Вздрагиваю от голоса матери, наблюдая за тем, как Доронов пытается отыскать среди бутылок алкоголя что-то. Мамина машина — это, конечно, важная тема, однако сейчас не до нее. Амир судорожно перебирает бутылки с яркими этикетками и пестрыми наклейками, пока соображаю: может ли, непьющего крепкий алкоголь, человека убить водка? Судя по состоянию Доронова — он думает о том же. Еще глазами на меня сверкает, ударяясь с негромким стуком о шкафчик мини-бара.
— Э-э-э, мам, тут дело такое, — быстро бормочу, понимая, что врать тут уже не получится, придется юлить до конца. — У меня тут дело наклевывается, выискиваю опасных рецидивистов зеленых… — интонация понижается, поскольку Доронова начинается натурально шатать.
Он принимается хихикать, тыкать пальцем в люстру и ловить невидимых бабочек. Первый раз вижу такую реакцию на алкогольные напитки у парня. Зато становится ясно, почему он практически не пьет. Прижимаю ладонь ко лбу, зажмуриваясь. Черт-черт-черт, Лиля, почему у тебя все через одно место?
«Какое еще дело, балда? Во что ты снова ввязалась? Что у тебя там за грохот?», — возмущается мама в трубку. Ей где-то рядом кричит бабушка: «Говорила, надо было пороть дочь. Вырастили на свою голову!»
В ответ, что-то насчет того, что бабушка сама не образец воспитания. Слово за слово, про меня забыли и хорошо. Доронов продолжает сносить все на своем пути, вертясь по комнате со склеенными скотчем запястьями. Ржет, точно конь, убегая от меня.
— А ну стой! — шиплю яростно, сжимая трубку у уха. — Стой, кому говорю, баран кавказский!
— Мбе-э-э-э, — изображает парнокопытное Амир, затем вдруг закатывает глаза и падает ничком прямо посреди комнаты, не подавая признаков жизни.
У меня сердце улетает в пятки — Давид Джумберович, простите, я кажется убила вашего сына.
— Мама! — ору так, что обе женщины на том конце прекращают ругаться.
«Что случилось? Дочь! Лиля!», — орут в унисон.
Падаю на колени, в ужасе хватая Амира за рубашку и прижимая смартфон к груди. Его брюки частично приспущены. Видимо натянул, но застегнуть не смог. Связанные руки — настоящий символ покойничка посреди черной-черной комнаты с приглушенным романтическим светом. В ужасе выдыхаю, поглаживая по темным густым волосам.
— Амирчик, просыпайся. Не умирай, я дура, знаю! Я же не знала! Почему-у-у ты не сказа-а-ал, — завываю, утыкаясь носом в рубашку. Бабушка с мамой что-то кричат, пока я вою громко.
«Лиля, что произошло?», — испуганно лепечет мама в трубку. Шмыгаю носом, отчаянно пища:
— Мама, я барана убила, — из глаз брызгают слезы, тру отчаянно, наплевав на внешний вид. Если он умер, что я скажу его отцу? Извините, Давид Джумберович, пыталась похитить вашего сына, а он в процессе умер? Господи, меня же посадят! Я человека убила!
«Допилась», — горестно выдает бабушка в трубку.
«Лиля, ты что пьяная?», — подозрительно интересуется мама, видимо, забрав у бабушки телефон. От возмущения даже слезы высыхают. Я им тут о горе, за мной, может, выехали уже из ФСБ и полиции, а они дурацкие вопросы задают.
— Сами вы пьяные, я парня убила! — рявкаю на нервах, сидя на коленях перед хладным телом Доронова. — Водкой!
«Как убила?», — ахает мама, слышится возня, затем возмущенный голос бабушки слышится в трубке.
«В смысле убила? До свадьбы что ли? До штампа в паспорте? Лилька! Сколько раз говорила: сначала свадьба, переписать квартиру — потом мужа можно в гроб!»
«Мама!», — возмущается мамуля.
— Бабушка! — рычу уже я.
«Что? Нормально все. Давай, Лилька, заверни его во что-нибудь, сейчас бабушка позвонит нужным людям. Не волнуйся. Лет пять поживешь в тайге, где-нибудь на Дальнем востоке, а там глядишь искать перестанут. Жили же раньше партизаны в лесах. А рецидивисты? Бывает!»
Мама что-то кричит, бабушка огрызается в ответ. Уже хочу им крикнуть, чтобы замолкали, но вдруг ощущаю, что грудная клетка под моими пальцами поднимается. Раздается храп. Громкий, мужской, из приоткрытого рта.