Он с треском провалил выпускные экзамены, потому что письменные и устные экзамены начинались в восемь утра, а в это время Матиас просто еще не просыпался. Даже тогда, когда это было очень нужно. Лишь для того, чтобы положить конец вечным причитаниям матери и чтобы она оставила его в покое, он попытался сдать экзамены еще раз, однако снова безуспешно. Тогда ему все окончательно надоело, и он бросил школу.
Он просто был ночным человеком. Не таким, чем все остальные. И этим он даже гордился.
В отпуске он опускал жалюзи, спал целыми днями и только с наступлением темноты выходил на улицу. Такая жизнь была великолепна! Отдых в чистом виде.
В это утро он проснулся, как полагал, относительно рано. Было всего лишь несколько минут двенадцатого, и он не чувствовал себя отдохнувшим. Но он знал, что не удастся поспать еще пару часов, потому что уже в пятнадцать часов у него была назначена встреча с неким доктором Герсфельдом, менеджером электроконцерна, который искал жилье для себя, жены, сына и дочери в Берлине. Деньги играли в этом поиске незначительную роль, однако семья до сих пор не достигла согласия в том, что для них лучше — вилла с садом или же представительский пентхаус. Матиас подготовился к долгим колебаниям. Он ненавидел людей, которые не в состоянии принять решение.
С помощью пульта дистанционного управления он приподнял изголовье кровати, чтобы для начала прийти в себя. Почти каждое утро, пока он лежал, у него побаливала голова, но боль исчезала, если посидеть минут десять. С помощью второго пульта он открыл тяжелые, прошитые с двух сторон шелковые гардины. Ему нравился шум, с которым гардины, шурша по паркету, расходились в разные стороны, но, когда дневной свет заполнил комнату, он с легким отвращением закрыл глаза.
Он мысленно прошелся по тому, что следовало сделать в этот день. Ему нужно было поехать в банк, высадить мать у парикмахера, заглянуть в бюро и посмотреть, как там дела, а затем отправиться на встречу с Герсфельдом. У него было два эксклюзивных объекта, и их осмотр мог затянуться часа на три и даже дольше — в зависимости оттого, насколько быстро клиенты передвигались по квартире, бросая лишь беглый взгляд в каждое помещение и делая для себя чисто эмоциональное заключение, или же находились в каждой комнате по полчаса, все подозрительно осматривая, ощупывая и имея двадцать пять вопросов даже к мухе на стене.
Матиас потянулся, растопырил пальцы, а затем сжал их в кулак. Это он сделал десять раз. Затем подтянул ноги и с поворотом встал с постели. Головная боль почти прошла, а ее остатки окончательно исчезнут под душем.
На прикроватном коврике он сделал десять приседаний, повертел головой из стороны в сторону, размял плечи и верхнюю часть туловища, а после нагнулся, расставив ноги, глубоко вперед, повращал бедрами десять раз влево и десять раз вправо и, пританцовывая, отправился в ванную.
Там он включил музыкальную установку, и музыка Верди заполнила квартиру. Его матери, жившей этажом ниже, это не мешало: она была слегка глуховата и все равно просыпалась в шесть часов. По-прусски четко она уже в течение нескольких лет каждое утро была на ногах ровно в семь.
Его процедуры в ванной продолжались сорок пять минут. Вымыться под душем, вытереться, тщательно намазаться кремом, высушить волосы феном и слегка смазать их гелем, но лишь так, чтобы они не выглядели жирными, что могло легко произойти со светлыми волосами. В заключение Матиас нанес на кожу прозрачный грим, который не бросался в глаза, зато придавал его коже свежий равномерный оттенок, и осторожно подрисовал косметическим карандашом брови, которые всегда казались ему слишком светлыми и не мужскими.
Свежее нижнее белье, выглаженная рубашка, чистые носки, брюки и пиджак или спортивная блуза рубашечного покроя навыпуск — все это он готовил еще с вечера, как бы поздно ни было, потому что в это время лучше думалось и он мог скорее решать трудный вопрос с выбором одежды. По дому он передвигался в шелковых тапочках, которые привез из Марокко, а обувь всегда ждала его внизу в коридоре, где мать каждый день чистила ее и доводила до блеска. Также, как выглаживала его рубашки, — самозабвенно и без малейшей морщинки.