— Ты уже был у бабушки?
— Не-а. Но может быть, завтра сбегаю. Ей лучше?
— Он уже не живет, Алекс. Она существует, как растение. Это ужасно. Возможно, она тебя узнáет, а может, и нет. В любом случае ты этого не поймешь.
Алекс молча ковырялся вилкой в закуске. В его глазах стояли слезы.
«Он такой чувствительный, — подумал Матиас, — и тратит свою жизнь на работу среди этих примитивных поваров».
У него разрывалось сердце, когда он смотрел на сына. На его правой щеке и под глазом кожа была голубовато-красной, но это бросалось в глаза, только если присматриваешься или знаешь, что произошло.
— Тебе вкусно? — осторожно спросил Матиас.
Алекс отложил вилку и нож в сторону.
— Черт возьми, я все думаю о бабушке! Зачем ты начал разговор о ней?
— Я был бы признателен, если бы ты время от времени заходил к ней. Дело в том, что я завтра уезжаю.
— Ну что ж, приятных развлечений! — язвительно ответил Алекс. — Похоже, тебе до лампочки, что будет с бабушкой.
— Это абсолютно не так. Пока бабушка в реабилитационной восстановительной клинике, она в надежных руках, но я не знаю, что будет, когда придется забрать ее домой. Скорее всего, тогда я вообще не смогу никуда выходить.
— От всего этого меня тошнит.
Алекс поспешно проглотил закуску. Матиас был уверен, что он даже не заметил, что съел.
Вино, бутылка которого стоила пятьдесят два евро, он пил еще быстрее, и Матиас ничего не мог сделать, потому что Карло не выпускал бокал Алекса из поля зрения и сразу же доливал вино. Он заказал новую бутылку.
— А куда ты едешь? — спросил Алекс.
Такое бывало крайне редко, чтобы он интересовался жизнью отца. Матиас не мог припомнить, чтобы сын когда-нибудь спрашивал, как его дела, поэтому воспринял этот банальный вопрос, который Алекс задал, конечно, лишь бы что-то сказать и поддержать разговор, как выражение искреннего интереса.
— В Италию. Как всегда.
— А куда именно?
— В Сиену. Или на море. Я пока еще точно не знаю.
— И долго тебя не будет?
— Две недели. Может быть, немного дольше. Это будет зависеть от бабушки. Знаешь, я подумываю купить в Тоскане какое-нибудь жилье. Что ты думаешь по этому поводу?
Алекс пожал плечами:
— Делай что хочешь, если у тебя куча бабла.
Карло подошел к столу и открыл вторую бутылку. Матиас попробовал и кивнул. Карло наливал вино, стараясь сохранять невозмутимый вид, но, естественно, ловил каждое их слово.
— Я только хотел сказать, может, тебя это тоже заинтересует? Может, ты тоже будешь проводить там отпуск?
— Это будет зависеть….
— От чего?
— Какая это квартира. И где она находится. Если где-то в пампасах, можешь обо мне забыть.
— Значит, тебя больше устроил бы город?
— Не обязательно. Не какой-то большой город. Что-то среднее.
Ну и прекрасно! Вот это было уже четкое заявление.
Алекс, встретив внимательный взгляд отца, на мгновение задумался.
— Честно говоря, мне кажется… — Он сидел, уставившись в скатерть на столе. — Если быть совсем уж честным, то меня это вообще не интересует. Я все равно не буду ездить туда в отпуск.
Чтобы закончить дискуссию, Алекс встал и вышел на улицу выкурить сигарету.
Матиас смотрел, как он, опираясь на костыли, стоял перед стеклянным фасадом ресторана и жадно курил. Затем его отвлек Карло, сказавший, что целого дорадо у них, к сожалению, нет, зато есть филе, и, может быть, его это устроит.
Матиас кивнул. Потом он вышел в туалет, а когда вернулся, Алекса уже не было. Безо всякого аппетита он доел свою порцию и кивнул Карло, давая понять, что, разумеется, заплатит за все, и за блюда, которые Алекс заказал, но не съел. Но Карло только отмахнулся:
— Все мы знаем, как оно бывает с детьми. Особенно когда они вырастают.
И Матиас вдруг осознал, какая невероятная пустота царит в его жизни. Она пришла быстро и внезапно, как ужас смерти, когда проваливаешься под лед на пруду. Где-то в глубине души сын любил его, в этом Матиас был убежден, но Алекс не имел права подпускать к себе это чувство и демонстрировать его, потому что презирал отца. Он даже брезговал им. Как часто он, будучи ребенком, приносил из школы анекдоты о гомосексуалистах, рассказывал их за обедом, и они вместе от души хохотали. А сейчас все то, над чем они смеялись, стало вдруг реальностью.