— Господин фон Штайнфельд?
Матиас никак не отреагировал.
Врач тронул его за рукав.
— Вы должны быть сильным. Ради себя и своей матери. Она не должна чувствовать ваше отчаяние. Надежда — это то, что ей нужно больше всего.
Матиас слабо кивнул и тихо пробормотал:
— Да, спасибо, доктор.
Врач задумчиво посмотрел на него, и по его лицу промелькнула тень сочувствия.
— Вы можете в любое время звонить мне, если возникнут вопросы. Но это позже, когда пройдут две недели, поскольку ваша мать пробудет здесь как минимум еще столько. А потом будет видно. Возможно, прогноз окажется более точным и… положительным. — Когда Матиас поднял голову, врач увидел, что его глаза были полны слез, и добавил: — Идите домой, отвлекитесь, поговорите с друзьями или просто отдохните. Ваша мать сейчас спит. Сегодня вы уже ничего не сможете для нее сделать.
Он еще раз сжал руку Матиаса и удалился. Его распахнутый халат развевался, словно королевская мантия, когда он стремительно шел по коридору.
Матиас остался на месте и несколько минут ничего не видящим взглядом смотрел на матовое стекло двери, ведущее в отделение реанимации, словно раздумывая, не ворваться ли туда или хотя бы не разбить ли дверь.
Потом он повернулся и покинул больницу, прекрасно понимая, что этой ночью не пойдет домой и не будет спать ни минуты.
То, что случилось, изменило все. Ничего теперь не будет так, как раньше.
3
Он думал о матери так, словно она уже была мертва. Мысли крутились у него в голове, но при этом уложились всего лишь в несколько фраз, которые, словно карусель, вертелись в его мозгу: «Что я буду делать без нее? Ради бога, что же мне теперь делать?!»
Было ясно, что без матери он абсолютно беспомощен. Сможет ли он и дальше жить в доме, в котором провел всю жизнь и где все, действительно все, напоминало о ней? Может, лучше продать дом и купить квартиру в пентхаусе, с видом на город, с ресторанами, барами и магазинами прямо за дверью? Тогда ему не придется каждый день садиться в машину, чтобы поехать в театр или на концерт, да и среди огней города он будет себя чувствовать не таким одиноким.
Матиаса охватил ужас, когда он подумал о том, что придется столкнуться со страхованием на случай инвалидности (а есть ли оно вообще?), с сиделками, которые станут заботиться о матери, а значит, бродить по дому. Даже представить страшно!
Одна только Людмила, уборщица русского происхождения, которая приходила раз в неделю на восемь часов и убирала весь дом, беспрерывно что-то напевая себе под нос, достаточно сильно действовала ему на нервы.
Если бы мать умерла, это оказалось бы величайшей катастрофой, какую только он мог представить, но то, что она стала инвалидом, нуждающимся в уходе, ничуть не лучше. Не было ни малейшего проблеска света впереди. Он оказался в тупике.
Мать постоянно освобождала его от нудной писанины, и подобное делегирование мастерски удавалось ему также и на работе. Он был очень успешным маклером, он умел убалтывать клиентов на приобретение домов, которые те, собственно, и не собирались покупать, а когда он по-настоящему брался за дело, то ему удавалось даже среднего качества недвижимость превратить в объект вожделения клиента.
Виола, его секретарша, после того как договор купли-продажи завершался рукопожатием, выполняла всю бумажную работу, а его коллега Гернот ходил с клиентами к нотариусу и с безграничным спокойствием разъяснял все, что обыкновенному человеку, не юристу, было непонятно или казалось подозрительным в сделке купли-продажи.
Самым большим капиталом Матиаса были его привлекательный внешний вид, утонченное обхождение, риторический талант и невероятный шарм.
А теперь у него не будет никого, кто бы гладил ему рубашки, и помогал советами при покупке элегантных костюмов. Невероятно!
Перед больницей не оказалось ни одного такси, из-за чего Матиас снова вышел из себя. Но еще больше его разозлило то, что он не поехал за машиной скорой помощи на собственном автомобиле и теперь с растерянным и подавленным видом вынужден был стоять здесь.
Сегодня просто не его день! В больнице он отключил свой мобильный и только сейчас увидел, что у него несколько сообщений на голосовой почте.
— Что случилось? — спрашивала Виола взволнованным голосом. — Где ты? Доктор Герсфельд ждет, и он вообще не amused[1]. Пожалуйста, перезвони мне! — При последнем звонке она совсем разнервничалась: — Мы очень беспокоимся. С тобой что-то случилось? Пожалуйста, отзовись!