"Мне бы не хотелось, что бы становилась драконом от ненависти", - узнала я голос Рассвета.
Вот так-так! На мне же был Ярославов талисман, я точно помню, как стояла с ним под душем. Да и после не сняла. И вообще все последнее время носила его на шее, за исключением пары случаев. Значит, последние потрясения оказались сильнее магии гениального амулетчика. Кругом вихрился уже знакомый мне туман, та часть, что напротив, приняла очертания дракона.
– А от обиды и разочарования можно? - прислушавшись к своим ощущениям, задала я честный вопрос. - Хорош будет ящер. Слезливый.
– А тот будет жестоким.
– Зато с магом этим вашим паршивым расправится.
– Не такой уж он и паршивый. Черный Дракон силен и коварен.
– Знаю. Мне так больно, и так одиноко…
– Знаю, Лиса. Крепись. И… прости меня.
– За то, что поделился со мной своими воспоминаниями?
– Да.
– Не стоит. Если бы не они, Илюха уже давно превратился бы в блаженного идиота. Я бы не выдержала испытания, не будь у меня твоих воспоминаний.
– Спасибо.
– Это правда.
Сгусток тумана близится, передо мной, почти как наяву, вырос огромный ящер.
– Рассвет?
– Я.
– Ты все же не умер. Теперь я это вижу.
– Я умер. Но я не все знал о загробной жизни драконов. Некоторые из нас не растворяются в стихии.
– Я стану драконом?
– Только если захочешь. Но вот мой тебе совет: оставайся человеком.
По щекам текут слезы, скатываясь капельками тумана. Дракон утешительно взмахивает крылом.
– Молнию помнишь?
Я улыбаюсь сквозь слезы:
– Эту зазнайку?
– Это далеко не самый плохой вариант. Драконом без громадного тщеславия не станешь. Ты будешь очень слабым драконом. Немногим людям под силу наш груз величия. И лишь немногие из нашего племени могут его преодолеть.
Да уж. Я и оказалась-то тут из-за того, что не смогла вовремя "выпустить пары". Интересно, а Рассвет преодолел груз?
– Мы не воспринимаем тщеславие как порок. Оно у нас в крови. А без крови жить нельзя.
Так не хочется возвращаться в одиночество. Но уж лучше оно, чем тоскливое существование обиженного на весь мир двуногого в чужой шкуре. В конце концов, меня предупреждали. И Илана, и Веля, как я теперь поняла. И, потом, это не первая моя потеря на данном фронте…
– Я остаюсь человеком, Старейший.
– Я рад за тебя, Лиса. Искренне рад. Прощай?
– Я сейчас счастлива. Мне довелось знать тебя.
Я медленно открыла глаза. Было мокро, надо мной нависало лицо волхва, сбоку маячило встревоженное лицо друида Макса, над ним качалось навершие посоха, которым, как я поняла, хозяин пользовался в особо исключительных случаях.
– Спасибо за душ, ребята, - криво усмехнулась я. - Так у меня совсем сухой одежды не останется.
– Слава Дереву, - сел на пол старый друид.
– Больше так не делай, - строго сказал мне Борис Иванович.
Но озабоченные глаза, на сей раз темно-синего цвета, выдавали волхва с головой.
– Иди, переоденься, - сказал он мне. - Ребята, вечеринка окончена. А с тобой я еще не прощаюсь.
– Слушаюсь, - невесело отозвалась я.
Я старалась не смотреть в сторону металлиста, но это было мне не по силам, и я все же перевела на него взгляд. Товарищ, как ни в чем не бывало, всем своим видом выражал искреннюю дружескую озабоченность моим здравием, держа за руку армейского наблюдателя. Быстро же они спелись… Я кивнула Илюхе - мол, все в порядке, и отвернулась. Наткнулась взглядом на Сан Саныча, кивнула и ему.
"Что он нашел в Гестаповке?" - напряженно думал тот. - "Я же видел, что он не равнодушен к своей подруге. Променять Лису на жестокую безнравственную солдафонку?"
Это меня добило - вся моя жалость к себе, которую я мужественно (женственно?) не пускала на волю, вырвалась, затопила все существо. Я почувствовала, как подкатывают к горлу слезы, и поспешила очистить помещение.
Уревелась я всласть - всю подушку промочила. Потом ушли слезы, а взамен появилась злость. Нормальная спортивная злость. На себя. За непроходимую тупость, за слепоту, за нежелание прислушаться к тому, что мне говорили, и не один раз.
– А вот это ты зря, - услышала я спокойный голос волхва рядом с собой. - Себя простить надобно.