Женщина твердо верила, что он вернется, обязательно к ней вернется, уже насовсем. Она все так же ездила на рынок с яйцами на продажу и ждала на станции поезда, как брошенная собака хозяина. И ветер все так же обдувал голую станцию, и мир вокруг оставался таким же безучастным и к горю людскому и к радостям.
«Что это за рассказ? — думал Сайкин, стоя на балконе. — То ли это сатира на нашу убогую провинциальную жизнь, то ли просто Пашков давит на слезные железы. Непонятно. Но если это сатира, заслуживает ли Надя со своим добрым сердцем и ей подобные добрые люди этого плевка? Ну, с этим Угольком все ясно: дешевый подонок, каких пруд пруди. Да и туповатая Надя со своей большой бессмысленной любовью тоже хороша… Наконец, эти двусмысленности: женщина с яйцами. К чему это?»
Стало прохладнее, ветер стих. Сайкин услышал, как в прихожей отчетливо тренькнул звонок. Он пошел открывать дверь, думая, что Пашков, не привыкший к удобствам, конечно же, не воспользовался такси, а добирался на метро. Не спрашивая, Сайкин распахнул дверь и впустил Пашкова в прихожую. «Неплохо выглядит старик после отдыха на море, — подумал он. — Можно бы его к врачам на консультацию отправить, пусть подлечится». Прерывисто дыша, Пашков с усилием стягивал тяжелые, до блеска начищенные ботинки.
— Лифт не работает, пешком поднимался, — сказал вместо приветствия Пашков. — Поздно вы, Виктор Степанович, назначаете деловые встречи.
— Для деловых встреч не существует понятий «поздно» или «рано», на то они и деловые, — проворчал Сайкин, жестом приглашая писателя в свой кабинет.
Горела только настольная лампа, ярко освещавшая пухлые папки с тесемками. Сайкин зажег верхний свет, глядя, как медленно Пашков идет к стулу у письменного стола, снова подумал почему-то о врачах. Сходив на кухню, Сайкин поставил на поднос початую бутылку коньяка, рюмки, вазочку с печеньем, чищеные орехи, заварил крепкий растворимый кофе. Он вернулся в кабинет, поставил поднос на низкий журнальный столик на колесиках и подкатил его ближе к Пашкову. Сайкин наполнил рюмки.
— Давайте выпьем за то, чтобы наше деловое сотрудничество и в дальнейшем оставалось столь же плодотворным, — сказал он.
Пашков криво усмехнулся.
— Вы, Виктор Степанович, стали изъясняться высокопарно. Откуда это?
— Просто я доволен нашим сотрудничеством.
— Бросьте, какое уж там сотрудничество. Издеваетесь вы, что ли? — Пашков поднял рюмку и отпил глоток коньяка.
— У меня есть к вам предложение. — Сайкин дотянулся до пачки сигарет, лежавшей на письменном столе, и закурил.
— Ведь вы вызвали меня среди ночи не для того, чтобы вести литературную дискуссию?
— Не вызвал, а просто попросил, если вы можете, приехать. Из этого, — Сайкин показал пальцем на папки, — выбрал несколько рассказов, из которых составим большой сборник. Вот список рассказов, которые хочу в него включить.
Он потянулся к письменному столу и подал Пашкову свои записи на листке бумаги. Писатель бегло просмотрел заголовки отобранных рассказов и положил листок на прежнее место.
— Все рассказы мне дороги по-своему. Вы решили издать именно эти, что ж, ничего не имею возразить.
— Может, у вас какие-то иные предложения?
— Нет у меня никаких предложений.
— Вы не будете возражать против некоторых сокращений?
— Конечно, буду. Но что это изменит? Делайте, как знаете.
Пашков махнул рукой, будто отгонял надоевшую муху. Сайкин помолчал, докурил сигарету и раздавил окурок в пепельнице.
— Да, вот хотел спросить о рассказе про женщину с яйцами. Если я не ошибаюсь, эта история, так сказать, плод авторского воображения?
— Напротив, эта история — правда, чистой воды. Я лично знал своих персонажей. Познакомился с ними много лет назад. Тогда меня, как злостного тунеядца, выслали из Москвы и трудоустроили сцепщиком вагонов на том самом железнодорожном узле. Там я заработал ревматизм.
— Значит, это правда? Ну, про эту Надю, про Уголька? Осталась какая-то недосказанность.
— А что, собственно, тут досказывать? — удивился Пашков. — Этот Уголек никогда бы не остался с Надей. Не тот человек, перекати-поле. Правда, в жизни у этой истории иной финал. Уголька вовсе не переводили на другое направление. Так уж вышло, что однажды в его вагоне ехала компания бывших уголовников, одного из которых Уголек знал по зоне. Всю ночь они пили, а к утру, совершенно очумевшие от водки, проиграли Уголька в карты и выбросили из поезда на полном ходу.