- Конечно! - обрадовался Марк. - Я готов.
- Погодите, вы не дослушали. Есть еще одна проблема - у вас его мало, самому едва хватает. Уж очень вы расточительную жизнь вели. Унывали, желали себе смерти. Вот, собственно, и шанс получить желаемое.
- Если я поделюсь с Аленой, то умру?
Каменщик важно кивнул.
- И тогда мы будем вместе? Навсегда?
- Нет, вы пойдете своей дорогой. У всех, и мертвых, и живых, собственный путь.
Марк опустил голову и долго молчал. Говорят, на пороге смерти перед внутренним взором проносится вся жизнь - от первого до последнего мгновения, сжатая до размеров короткометражного фильма. Но Марк видел только пустоту - пустое небо, пустую, усеянную камнями землю.
- Хорошо, - сказал, наконец. - Пусть так и будет. Почему-то мне кажется, в том, что случилось с Аленой есть и моя вина.
- Еще как есть, - согласился каменщик. - Это из-за вас ее увели шаталы.
- Но почему?
- Алена - самоубийца. Ее удел - тоска, а с вами она была счастлива.
- Она наказана?
И снова каменщик кивнул с довольным видом.
- Но кем? Кто имеет власть наказывать?
- Вы назвали его наблюдателем. Он смотрит за тем, чтобы все, что происходит, было уместным и правильным.
- А все происходящее уместно и правильно?
- Конечно. Вы сомневались, Марк Олегович? Поэтому вы здесь.
Легкий толчок - и он словно очнулся. Гулкая тишина заброшенной штольни сжимала ему виски.
«Я сплю или спятил, - сказал он себе. - А может, и то, и другое».
Уж очень все вокруг напоминало сны душевнобольного. Марк опустил голыш в карман и стал медленно подниматься наверх.
Он долго брел по заснеженному городу. Оступаясь, тонул в сугробах. Не оборачивался, боясь спугнуть тень Эвридики, хотя никто и не запретил ему оглядываться. Летел сквозь мертвый, ледяной мир, как птица, влекомая чувством гнезда. Спрашивал дорогу у манекенов, спрятанных за толстыми стеклами витрин, а после долго ехал на метро, окруженный призраками ночи, и казалось, что-то гладкое и круглое в его кармане шевелится и теплеет, точно наливаясь его, Марка, кровью. Было очень больно, хотя он и сам не понимал, что болело. Усталые ноги, пустой желудок, голова или сердце... а может, болел камень, ставший на какое-то время его частью.
Из-под ржавой буквы М он вылез, как Алиса из кроличьей норы - и застыл, ошеломленный, очумевший от радости. Перед ним стояла Алена.
Глава 8
Марка мучило дежа-вю. Ему снова, как на той трамвайной остановке, казалось - еще немного и он умрет. Так же тошнотворно кружилась голова и темнело в глазах. Вот только умирать он не желал. Алена сидела рядом, прижимаясь щекой к его плечу, и ему очень не хотелось с ней расставаться.
- Я Дарья Игнатова, и я - самоубийца.
Марку подумалось, что это глупая калька с американских фильмов про клубы анонимных алкоголиков, но едва взглянув на Даруньку - непривычно серьезную и непривычно спокойную - он позабыл об этом сравнении.
- Вся моя жизнь прошла в заботах о других. С молоком матери я впитала эту потребность - заботиться, быть нужной. Самой большой моей мечтой было выйти замуж, нарожать детишек... так нас учили, к этому готовили. Помню, смотрела на кольцо свое обручальное и поверить не могла, что я - жена. Такая была радость! И жизнь меня радовала. Мне все было в радость - уборка, готовка, глажка... я гладила даже носки. Я чувствовала себя идеальной женой. Чувствовала себя нужной. Потом он запил, я его спасала, спасала, да не спасла.
Дарья замолчала, поникла, вытерла слезу. Но никто не решился вставить хотя бы слово в ее исповедь, и она продолжила:
- Жизнь пронеслась так быстро. Я даже не успела оглянуться, как дети выросли. Они всегда упрекали меня за пьяного отца, говорили - папа пьет, разведись. Но как я могла? Он бы пропал без меня. Хотя и со мной пропал. Не довела его водка до добра. К тому времени Витя женился и уехал в Краснодар. И Машутка обзавелась семьей. Хоть и в одном городе живем, совсем забыла про меня. Стеснялась она меня, вот что, - Дарья покачала головой и снова заплакала. - Все я ей была какая-то не такая. Мужик то ей интеллигентный достался, не то что наш папка. Ну, и понятно, мать старая, да глупая в новом семействе помехой. Ни к себе не звали, ни сами не шли. Осталась я одна, одним словом. На работе бабоньки про детей, внуков, мужей непутевых. А мне и рассказать то нечего... Искала утешения в церкви. Было Крещение и поехала я на озеро, купаться в проруби. Было страшно окунаться в ледяную купель. Я немножко, совсем немножко - выпила. И вдруг - нашло на меня. Зачем это все? Зачем я живу - никому не нужная? Нырнула, ушла под воду, наглоталась воды, потом - пожалела, хотела вынырнуть, да легкие будто склеились, дышать не могла, пошла на дно. Они меня достали. И все кружились, кружились вокруг меня. Я им говорю - да все нормально, хватит. А они не слушают. Тогда я встала и пошла. И шла, и шла и пришла домой. И потом открыла это кафе. И думала, что у меня все хорошо. А оказалось - я уже мертвая.