Торир бросил быстрый взгляд на берег старицы. Сказал:
- Удача, забери котел и топор. Надо быстро уходить. Если люди князя придут сюда, нас не спросят, кто мы такие...
- Да уж, разбираться не будут, - невесело усмехнулся Виктор.
Побросав нехитрый скарб в ладью, он оттолкнул ее от берега и перевалился через борт.
Бычья Шея уже сидел у весла и энергичными гребками разворачивал судно к выходу из старицы. Ильин сел рядом и взялся за второе весло.
Когда вышли на Альту, увидели, что за дальний поворот - верстах в полутора - уходит ладья с высоко вознесенной драконьей головой на форштевне. Десятки весел разом взлетали и обрушивались в воду.
- Здорово чешут, - сказал Виктор.
- Страх силы прибавляет, - отозвался Бычья Шея. - Хоть нам теперь и ни к чему за ними гоняться, будем парус поднимать, ветер вроде хороший заводится...
Пока викинг ставил полотнище, а Виктор сидел на руле, Анна разорвала на широкие ленты одну из своих сорочек и присела возле раненого. Как только Торир справился с парусом, Ильин попросил его править, а сам перебрался на нос, чтобы помочь Анне.
Он начал снимать с Василия пропитавшуюся кровью рубаху, но вдруг почувствовал, что Овцын пытается отвести его руку. Губы раненого зашевелились. Он старался что-то произнести, но Ильин слышал только шипящие звуки...
- Помолчи, милый, мы тебя сейчас перевяжем и...
Василий открыл глаза. Отыскал взглядом сначала Виктора, потом Анну. Губы его снова зашевелились. Ильин и княжна инстинктивно склонились к раненому и при этом слегка стукнулись головами.
Рот Василия растянулся в беспомощной улыбке. Он опять зашептал - и теперь Анна и Виктор оба услышали, что хотел сказать Овцын:
- Я... знал... что вы... Люби его... Анюта... ему больно теперь... как мне было...
Анна закусила губу, закрыла глаза ладонями. У Виктора ком встал в горле. А Василий все шептал:
- Выбирайтесь, ребята... отсюда... тут нельзя...
Речь его сделалась невнятной, и, как ни вслушивался Ильин, ничего понять было нельзя. Губы шевелились все медленнее, даже шипящих не стало слышно.
И вдруг рука Василия со страшной силой сжала предплечье Виктора, по телу его прошла стремительная судорога, он изогнулся, словно хотел встать на мостик, кровавая пена запузырилась в углах рта.
- Агония! - сдавленно вскрикнула Анна.
И в тот же миг стальная хватка умирающего ослабла, рука упала на сено, тело вытянулось и мелко задрожало. Ильин невольно отпрянул в сторону.
Едва Овцын замер, как по его лицу, по рукам, по видной в прорезь ворота груди начало разливаться голубое мерцание. Оно становилось с каждой секундой все сильнее, пока во все стороны от лежащего тела не брызнули снопы холодных искр.
"Как бенгальский огонь", - мелькнуло в сознании Ильина. Он почувствовал - кто-то опустился рядом с ним на колени. Обернулся и увидел Торира: с дикой гримасой кусая губы, викинг исступленно раскачивая головой из стороны в сторону. На руку Виктора упала горячая капля...
Через несколько часов Василия похоронили на приметной стрелке, образованной небольшой речкой при впадении в Альту. Бычья Шея кое-как согласился обойтись без сожжения - если бы не необходимость побыстрее уходить от места ночной трагедии, он бы обязательно устроил погребальный костер и возвел на месте упокоения побратима достойный его курган. Ильину пришлось пообещать, что он вернется сюда вместе с Ториром, когда обстоятельства будут этому благоприятствовать, и поможет ему в сооружении насыпи.
Роя могилу, а затем обкладывая свежий холмик камнями, Ильин то и дело посматривал на противоположный берег реки - он все ждал появления воинов из дружины Бориса. У него не было сомнений в том, что они обшаривают теперь окрестности злополучного луга в поисках убийц.
Раздумывая о создавшейся ситуации, Виктор пришел к мысли, что надо оставить прежнее намерение отсидеться в глуши и, не теряя ни часа, спускаться вниз к Переяславлю, а затем идти на Киев.
Когда он сказал вслух о своих соображениях, Анна сразу поняла его опасения:
- Думаешь, теперь на реке оставаться небезопасно?
Викинг быстро согласился с предложением Ильина. Ему вообще было не по душе прятаться от опасности.
- Если в Кенугарде теперь неразбериха, можно попробовать попроситься к конунгу Святополку, ему наверняка люди нужны.
- Не думаешь, что в его дружине тоже могут оказаться твои земляки?.. спросила Анна.
- Не по мне остерегаться того, чего я не видел...
- Во всяком случае, предусмотрительность никому еще не вредила, заметил Ильин. - Я бы на твоем месте...
Но викинг перебил его:
- Может быть, мы что-то и смыслим в будущем, но уйти от него нам не дано.
Долго после этого они плыли в молчании. Торир мрачно смотрел на левый берег, сидя у рулевого весла. Анна неподвижно лежала на сене, спрятав лицо в ладонях. Виктор, привалившись спиной к мачте и запрокинув голову, смотрел на облачные замки, то воздвигавшиеся, то рушившиеся в синеве.
После пережитого сегодня на рассвете в душе его воцарилось какое-то мудрое спокойствие. Была, конечно, и тупая, саднящая боль, иногда затоплявшая все его существо, но и она не могла нарушить состояние внутренней гармонии. Душа его как бы замерла, ступив на грань трагического всезнания и обретя ощущение нерушимости сущего.
Яростная борьба за жизнь, смерть друга, необходимость немедленно принять решение, от которого зависит твоя судьба - все это, спрессованное в краткий миг бытия, стало чем-то вроде могучего разряда, разрушившего пелену, давным-давно опутавшую сознание Ильина. Сегодня он впервые за многие годы переживал природу, чувствовал своих спутников с такой отчетливостью, словно проник в самые потаенные глубины их подсознания.
Разум не фиксировал с привычной поспешностью все, что происходит вовне и в нем самом. Разум словно уснул. И душа воспринимала мир как могучую мистерию простых и мудрых отношений всего ко всему. Неразделимые добро и зло, боль и наслаждение, составляя как бы вязкую кровь сущего, наполняли и его, Ильина, сладким трепетом знания. Он ощущал Истину в самом себе, и это давало странное чувство своей безмерности, своей протяженности, равной Вселенной.
Да, разум Виктора спал. Но все в нем ликовало от ужаса и счастья, словно он балансировал над пропастью. Восторг высоты и подспудный страх, говорящий: удержаться никому не дано. Это было прикосновение к Вечному.