Едва дождавшись, пока старообрядец закончит чтение, Ильин пробрался к нему и знаками показал, что ему позарез необходимо поговорить с ним. Монах изобразил на лице сугубое недовольство, однако вышел вслед за Виктором на паперть.
- В грех вводишь. Во время службы...
- Прости... Но я не мог дождаться... Отслужи молебен по новопреставленным Василию и Анне.
- Что?! - Иван схватил Виктора за плечи. - К-как это случилось?..
- Потом, - сквозь зубы сказал Ильин. - Ты здесь теперь?
- Пока псаломщиком пристроился, - с трудом переведя дыхание, ответил монах. - А потом думаю на Афон податься к братии...
- Ну ладно, я тебя найду... Так отслужишь?
- Сорокоуст закажу. И отпеть сегодня же... Без причастия, без исповеди отошли? - сострадательно глядя на Ильина, спросил Иван.
Виктор молча кивнул и спустился по ступеням на церковный двор. В тот же миг кто-то с размаху налетел на него, чуть не сбив с ног.
Ильин сжался в комок, готовый отбросить неожиданного противника. Но когда увидел, кто перед ним, сразу же расслабился. Плечистый детина в посконной рубахе до щиколоток, с грязными потрескавшимися пятками, смотрел на него с покаянным выражением на детском лице. Пухлые губы, чуть оттененные юношеским пушком, обиженно вздрагивали.
Не успел Виктор отчитать неловкого недоросля, как из-за церкви вылетел тщедушный старикашка в холщовом подряснике и темно-синей камилавке, из-под которой торчали жидкие седые патлы. Увидев его, юный богатырь закусил губу от ужаса и стремглав бросился в кусты, росшие вдоль ограды.
Старик остановился возле Ильина, схватившись за сердце, и, глотнув широко раскрытым ртом воздух, по-петушиному возопил:
- Алешка, прокляну! Вернись, окаянный!
В ответ раздался хруст ломающихся веток, над забором мелькнули грязные пятки. Босые ноги прошлепали по глинистой дороге.
- Э-эх, силен враг человеческий! - потерянно сказал старикашка, ни на кою не глядя, и вытер костлявым кулачком слезящиеся глаза. - Сын священника, а что удумал - с Добрыней уйду, кричит, да с тем бугаем... как его... Дружиной... С язычниками богомерзкими...
"Вот и Алеша Попович собственной персоной", - с усталостью подумал Ильин. Он уже ничему не удивлялся.
X
Ильин шел по лабиринту узких переулков, то и дело спрашивая у встречных, как найти писца Григория. На Подоле селился трудовой люд грузчики, рыбаки, извозчики. Окруженные поленницами дров неказистые избушки и землянки, грудившиеся у Днепра в полном беспорядке, делали поиск нужного человека нелегкой задачей. Ибо приметы его жилища, называвшиеся словоохотливыми подолянами, можно было обнаружить при взгляде на любую халупу.
Наконец, какая-то сердобольная старушонка взялась провести Виктора к обиталищу Григория, Поплутав вместе с ним в паутине тропок и проулков, она остановилась перед осевшим набок крохотным срубом, выбеленным мелом.
- Здесь, мил-человек.
Вознаградив бабку медной монеткой, Виктор сунулся в низкий лаз, занавешенный дерюгой, и оказался в почти полной темноте. Хотя он никого не видел, быстро сказал:
- Здравствуйте!
- Доброго здоровья тебе, гостенек, - прозвучало из угла.
Кто-то прошаркал к Ильину, обошел его и отдернул ветхую завесу, заменявшую дверь.
Теперь Виктор смог рассмотреть хозяина. Сухой, совершенно прямой старик с впалыми щеками и безжизненным взглядом чем-то напомнил ему типичного петербургского чиновника - каким, например, любят изображать иллюстраторы супруга Анны Карениной.
На низком столике, заваленном свитками пергамента, стояла большая чернильница, закрытая крышкой. Тут же лежали писала - остро отточенные тростинки. Подле лавки, накрытой овчинами, виднелась скрыня; горло ее было замотано тряпицей. Два грубо сколоченных сундука в углу, рукомойник-уточка да несколько глиняных сосудов составляли все достояние старика.
Мудро-бесстрастный взгляд писца обезоружил Ильина, и он не находился, с чего начать. Все заготовленные им варианты вступления разам отпали, едва он увидел этого человека. "Да он на три метра в землю видит", - подумал Виктор в с замиранием сердца сказал - как в омут бросился:
- Я к тебе по совету человека, с которым ты когда-то в Чернигов ездил... и на разбойников наскочил.
- Бывал я в Чернигове, лет тому двадцать, - безразлично ответил Григорий. - Вот только разбойников что-то не упомню. Может, обознался ты, не про меня говорили?
Лицо писца выразило вежливое участие, не больше. Ильин почувствовал, что щеки его наливаются краской. Оставалось одно - идти ва-банк.
- Ты ударил в них молнией, так что кусты загорелись!
В глазах старика промелькнула искорка любопытства, но она тут же погасла. "Черт, самообладание как у... Или... или все это выдумка?" Ильин ожидал, что Григорий хотя бы чем-то выдаст себя.
- Что тебе нужно от меня, добрая душа? - непонимающе спросил хозяин.
- Ты пришелец из будущего! - крикнул Ильин, впившись глазами в лицо Григория.
И снова искорка легкого интереса зажглась и потухла во взоре писца. О как ненавидел его Виктор в эту минуту! Он был уверен, что такая лобовая атака принесет успех - старик растеряется, чем-то выдаст себя... Нет, нет, не может быть, что приятель Добрыни нафантазировал. Ильин просто не мог в это поверить - иначе исчезала всякая надежда на возвращение.
Писец скрестил руки на груди и молча взирал на гостя с едва уловимой тревогой. Наконец, чуть коснувшись его плеча узкой дланью, мягко сказал:
- Ты не в себе, сходи в божий храм...
- К чертовой матери! - заорал Ильин. - Ну чего ты комедию ломаешь, старик! Я ведь такой же, как ты, я пришелец из будущего!
Он схватил Григория за костлявые плечи и, с ненавистью глядя в его безжизненное лицо, сбивчиво заговорил:
- Пойми, тебе совершенно ничто не угрожает. Я человек двадцатого века... я тоже пришелец, как и ты... Мы нужны друг другу... мы вместе спасемся... вернемся домой... ну я прошу тебя, голубчик, ну, хочешь, на колени встану.
Он навалился на глинистый пол, обхватив тощие ляжки старика. Запрокинув голову, искал в его глазах ответа. Но увидел только испуг. Рывком освободившись из объятий Ильина, писец бросился к выходу.
- Григорий, смотри! - с этим вошьем Виктор послал небольшой разряд в пузатую кринку, стоявшую на сундуке. Черенки искрами разлетелись по всей избушке, по стене на добрую сажень растеклось пятно простокваши.