— Я проверил твои стены, отец. Мои армии готовы начать наступление. Почему ты все еще сопротивляешься? Ты можешь увидеть, что будет в конце — я знаю, что можешь. Твое сопротивление бессмысленно. Ты — проклятие Человечества. Отпусти же людей! Дай мне спасти их!
Ответа не последовало.
Хорус отошел в сторону от игровой доски.
— Твой ход, отец, — тихо сказал он.
«Мстительный Дух», недалеко от орбиты Терры, 15-ое число, месяц Квартус
Воздух в безымянном святилище Хоруса, в котором Аббадон присматривал за своим отцом, был отвратителен.
Как всегда, Лайак и его немые слуги сопровождали Иезекииля, не давая ему ни минуты покоя.
— Он слишком много времени проводит в своих медитациях, — вымолвил Первый Капитан.
Глаза Хоруса были широко распахнуты и смотрели в никуда, а рот широко открыт. Со стороны Магистр Войны выглядел душевнобольным или мертвецом, и Аббадон был рад, что мало кто видел Луперкаля таким. Ему и самому хотелось бы не лицезреть подобное, но он не мог заставить себя отвести глаза.
— А как, по-твоему, Ангрон ходит по Терре? — мягко спросил Лайак. — Он не был бы первым порождением варпа, которое сделало это. Мощь Императора ослабевает, ибо Хорус противостоит ему в имматериуме. Без атак твоего отца на Деспота Терры наши союзники никогда бы не смогли прорваться из-за завесы.
— Эреб на твоем месте заявил бы о том, что этот успех принадлежит ему, — хмыкнул Иезекииль.
— Я не Эреб — ответил Лайак. — Первый Апостол в первую очередь служил себе, и лишь во вторую — Богам. Вот почему Магистр Войны изгнал его — в конце концов, и он, и Лоргар оказались вероломными.
— А что ты, Лайак? Ты хранишь веру? — пренебрежительно спросил Аббадон, и взрыв яростного жара распространился от Апостола.
— Я служу только Богам! — заявил Лайак. — Ибо какой прок от власти смертных перед лицом вечности?
Аббадон пристально посмотрел на Магистра Войны.
— Цена тому слишком высока. Мы можем уничтожить Императора и без Нерожденных. Мне не нравится то, что эти колдовские странствия делают с моим отцом, и я возлагаю ответственность за это на тебя.
— Убей меня, и это ничего не изменит. Слишком поздно менять путь Магистра Войны, — возразил Лайак. — Сделка уже заключена. Демонические легионы ждут, дабы добавить свою мощь к твоей. Назад пути больше нет.
— Мы могли бы уничтожить этот мир…
— И проиграли бы. Император — не простой враг — сказал Лайак. — Срази Его тело, и Он продолжит сопротивляться. Он должен быть сражен один на один, и телом, и духом.
— Тогда мы должны попробовать сделать это сами, — возразил Аббадон. — Продолжая преследовать Ложного Императора, Хорус рискует собой. Не стоит недооценивать могущество Владыки Терры, Лайак, и не недооцениваю. Но можно ли сказать это о твоих хозяевах?
Багряный Апостол ничего не ответил на реплику Первого Капитана.
— Все наши старания находятся под угрозой, — наконец сказал он. — Мы должны как можно скорее завершить начатое, иначе война будет проиграна.
Аббадон бросил взгляд на жреца в маске.
— Угроза? — хмыкнул Иезекииль. — Кто, Жиллиман? Он ничто. Я сломаю его. Я сломаю всех верных Ему сыновей, всех примархов. Они слабы…
Шесть глаз ярко Лайака вспыхнули.
— Ты веришь, что продвижение Жиллимана — это единственное, что ограничивает нас?
— Лайак, ты мне совсем не нравишься. Ты полезен, и Хорус распорядился не причинять тебе вреда, но мне нужен лишь малейший повод, чтобы я мог забыть о всех твоих покровителях…
— Я скажу лишь то, что должно быть сказано, и мне нет дела до того, угрожает мне это или же нет. Я служу лишь Богам, и моя жизнь ничего не значит.
Кулаки Аббадона сжались.
— Что ж, раз ты такой преданный, я позволю тебе сказать и мы увидим, насколько Боги любят тебя, жрец.
— Ты видел это, — уверенно произнес Лайак. — Ты можешь это почувствовать — Хорус терпит неудачу. Он слишком силен, чтобы потерпеть поражение, но возможно слишком слаб, чтобы выйти победителем. Пантеон одарил его великими способностями, но благосклонность Богов стоит очень дорого…
— Говори яснее, — прорычал Аббадон.
— Душа Хоруса сияет божественной мощью, но она сгорает. Неважно, сколь он могущественен — это имеет предел. Луперкаль уязвим как в мире материальном, так и нематериальном, и если мы будем медлить, его поглотит сила, которой он повелевает.
Аббадон не хотел признавать это. Он не мог этого сделать, но глядя на пустое, ничего не выражающее лицо отца, он знал — сказанное Лайаком было правдой.