Свинец так и остался в обойме. Предсмертная агония мужчины, лежащего около костра с застрявшим в кобуре пистолетом, вырванным языком и перебитой шейной артерией, были достаточно продолжительными, чтобы тот успел узреть, как оставшихся людей, сладко спящих в палатках, одного за другим настигал кошмар. Кошмар, крадущийся в ночи и разрывающий на куски. Кошмар, ведомый злобой и обрывками болезненных воспоминаний.
Инстинкты вели в самую тёмную нору. Туда, где можно перевести дух и залечить раны. Остатки человечности же требовали найти того мальчишку, тот самый катализатор.
Взобравшись на дерево, монстр окинул взглядом округу. Столб дыма и огонь вдалеке стали ориентиром. Он чувствовал. Он был уверен. Он знал, где искать. Он нёсся, растворяясь во тьме лесной чащи, затянутой усиливающейся метелью. Он всё ещё помнил его запах, доносимый встречным ветром. Он был обязан добраться до него раньше, чем Они.
Безумие наполняло взгляд монстра, обнаружившего лежащего в снегу парня, но безумие это было контролируемым. Он отошёл в сторону. Не нападал. Стоял рядом. Пытался что-то сказать.
– Сын… – сквозь хрип и потрескивание доносились еле-различимые слова. – Шприц… Не вздумай…
Вокруг зазвучал рёв сбежавшихся со всех сторон тварей. Никита слышал скрежет их когтей. Видел отблески зрачков, приближавшихся из-за деревьев. И их морды. Обезображенные некогда человеческие образы, от человечности которых практически ничего уже не осталось. Деформированные и трансформировавшиеся в подобие обезумевших животных, эти сущности жаждали крови. Безумие в их глазах не было контролируемым.
Одна из тварей в несколько прыжков набросилась на Никиту. Отцовская рука отбила монстра в сторону, а последовавший за ударом чудовищный вопль, эхом прокатившийся по округе, заставил остальных остаться неподвижными.
Никита медленно поднялся на ноги. Все замерли. Любое неосторожное движение могло спровоцировать кровавую «баню». Отец стоял в нескольких метрах, между сыном и желающими его сожрать собратьями. Слёзы прокатились по щекам юноши. Три года, проведённые в ожидании того, что однажды отец вернётся к нему с матерью. Три года, пропитанные всей палитрой эмоций – от ненависти до любви.
– Думал, поможет… Не уберёг… Заразился… Должен был уйти… – отец выдавливал из себя слова, стараясь выговаривать каждую букву. Выглядело пугающе, но разобрать можно было.
Изуродованная рука вытянулась вперёд, указывая пальцем на висящую на плече отцовскую сумку. Никита вытащил из неё тот самый «портсигар», выпавший на пол тем вечером, в день ухода. Внутри – держатели под три шприца, двух из которых не было.
– Слишком маленькая… Не выдержала… Думал, мне поможет… Хватит времени… Рассказать… За периметром… Не успел…
Напряжение усиливалось. Стоявшие вокруг твари начинали ёрзать, переступать с ноги на ногу. Зубы хотели впиться в плоть Никиты, а когти – разодрать его измученное тело.
– Мама… Всё ещё… – отец не успел закончить, как один из наблюдателей не выдержал и всё-таки набросился на Никиту. Контейнер со шприцем вылетел из рук. Острые когти разрывали одежду и плоть. Взвывший отец вцепился зубами в глотку собрата. Остальные, недолго думая, накинулись на отбившуюся от стаи паршивую овцу.
На Никиту никто не обращал внимания. С разодранным бедром и вспоротым боком, схватив выпавший контейнер, он начал пробивать себе ползком сквозь снежные сугробы дорогу к ближайшему дереву. Продолжавшаяся метель скрыла оставшееся позади место бойни. Лишь оглушительные вопли, звуки разрывающих мясо когтей и звериный рёв доносились из глубины снежной пелены. Спустя несколько минут звуки борьбы стихли.
X
По белоснежному насту тёк кровавый ручеёк. Никита сидел, опершись о дерево, с торчащим из груди пустым шприцем. Сердце его не билось. Безжизненная рука сжимала фото, отпечатавшее счастливые лица матери, Никиты и его сестры, изображённой на загнутой части снимка.
Спустившаяся со ствола дерева тварь обнюхала тело, после чего раскрыла пасть, приготовившись вцепиться в голову своей добычи. Никита дёрнулся. Глаза раскрылись. Его рука первой схватила испускающего слюни охотника за шею, сдавив её что было сил. Из глаз монстра потекла чёрная жижа, а хруст шейных позвонков сигнализировал о его смерти.