– Или кое от кого скрывались, угадала?
Никита не стал ничего на это отвечать, но задал встречный вопрос:
– Что это за твари?
– Кто? Местные? Они здесь давно, – проронив «смешинку», сказала женщина.
– Местные? – переспросила Лена.
– Местные. Так мы их называем.
– Мы? – Никита заметил, как женщина, нарезающая овощи, замерла, но через мгновение продолжила, не обратив внимания на вопрос. – Он был похож на меня, старше лет на двадцать, три года назад. Отметил вашу хижину на карте. Мой отец. Вы его видели? Вы его помните?
– Можете звать меня тётушкой Марфой, кстати говоря. А то пришли сюда, задаёте вопросы, а имени моего не знаете… – женщина вновь замерла, переведя взгляд на Никиту. – Что до твоего отца… Я многих встречала. Городские в основном. Приходили, уходили, пропадали навеки. Одноразовые знакомые. Даже несколько приезжих залетали. А что дальше с ними случилось – одному богу известно.
Ложь всегда накладывает отпечаток. Но не всегда эту отметину возможно разглядеть за подкупающей заботой и добротой. В тётушке Марфе было что-то странное. Уклончивые ответы и лисий взгляд держали Никиту в напряжении.
– Тебя не сильно затруднит принести ещё овощей из кладовки? Не подрасчитала немного, старая совсем стала. Голова – дырявое корыто. Справишься? – женщина вновь уставилась на Никиту. Холодок пробежал по его телу.
– Там? – Никита указал на дверь в дальнем конце.
– Да, там… – ответила тётушка Марфа.
Никита встал из-за стола и направился к двери кладовки. Внутри крохотной комнаты, заваленной в большей степени картофелем и луком, внимание парня привлекла ещё одна дверь, бережно прикрытая увесистыми мешками от чужого взора.
Прислушавшись к происходящему в комнате, Никита убедился, что внимание тётушки Марфы было приковано к Лене, с которой та, судя по доносящимся обрывкам фраз и гулу, о чём-то увлечённо беседовала.
Аккуратно отперев дверь, Никита замер. Перед его глазами возникла целая гора вещей, некоторые из которых были покрыты пятнами крови, что-то – частично разодрано. Сумки, одежда, личные вещи – целая коллекция, происхождение которой вызывало вопросы. Порывшись среди этого богатства, руки наткнулись на сумку, очертания которой юноша способен был узнать на ощупь. Отцовская. И в тот роковой день, покинув дом, он был с ней.
Звук отсечённой плоти вывел Никиту из прострации. Голоса участников оживлённой беседы, доносившиеся ранее из комнаты – пропали.
– Ну что? Набрал овощей? – развеял издалека тишину голос тётушки Марфы.
– Да, сейчас, – крикнул Никита и поспешил обратно, прихватив несколько картофелин.
Выведя парня из кладовки, ноги остановились как вкопанные.
– Скоро супчик будет. Вкууусный! Наваааристый! Ну же, чего замер? – женщина бегала, зажав в руке увесистый поварской нож, вокруг Лены, срезая с неё кусочки мяса. – Отменная! – гортань у девушки была вырвана, а часть руки теперь уже лежала «разобранной» на разделочной доске.
– Что… Вы…
– Приготовлю? Супчик, сказала же. Совсем меня не слушаешь. Никто не слушает. Ну же, давай, присаживайся, – тётушка Марфа поманила парня к себе, указывая на стул напротив Лены.
От пронизывающих комнату ароматов, вкупе с увиденным, контроль над реальностью становился недосягаемым. Ноги подкашивались. Голова кружилась. Рвотные массы подкатывали к горлу. Кусочки Лены, тем временем, летели в бурлящую жижу, помешиваемую тётушкой Марфой.
– Со всеми нужно делиться. И тогда тебя не тронут. Жизнь в гармонии, так сказать… – женщина, не обращая внимания на хватающегося за стул парня, продолжала увлечённо закидывать в котелок очередные ингредиенты.
Спустя мгновение, Никита уже стоял на четвереньках, упёршись в устланный своею блевотиной пол.
– Ну вот, каждый раз так. То наблюют, то обгадятся. Что за люди… – посетовала тётушка Марфа. – Отдохни, – прошептала она, склонившись над Никитой, лежащим на спине, глаза которого медленно смыкались.
И снова родительский дом. Никита стоял посреди прихожей, не понимая, умер ли он на сей раз, или это вновь был сон. В дальнем конце коридора, из комнаты доносился плач мамы. Оказавшись внутри, парень увидел отца, обнимающего рыдающую мать. И маленькую девочку, лежащую неподвижно на кровати.
– Я должен был, сынок. Я должен был… – сказал отец, повернувшись к Никите.
Картинка в глазах начала рябить. Проморгавшись, Никита уже был за столом. Напротив него сидела мёртвая Лена, из разодранного горла и отрубленной руки которой продолжала сочиться кровь. Обоим участникам банкета было накрыто. Рядом расположилась тётушка Марфа, с аппетитом хлебавшая суп.