– Чего не едите, а? – спросила женщина, посмотрев на гостей, закатившись после диким смехом.
Никита смотрел отстранённым взглядом на стоящую перед ним миску с мерзкого вида похлёбкой, в центре которой плавал человеческий палец, обладатель которого сидел прямо сейчас перед ним.
– Кушай, кушай, дружок! Хороший супчик. С мяском. Ммм… Не пожалела мяска, кушай… Наваристый! – задорно декламировала тётушка Марфа, обгладывая вынутый изо рта ещё один палец.
– С отцом вы сделали то же?
– С каким именно, дружок? – засмеялась женщина, – Видел же, сколько хлама? Откуда мне знать. Не живётся им в городе. Приключений подавай всё. Свободы. А я что? А я и рада. Им – приключения, нам – пропитание.
По крыше пронёсся топот десятка лап стянувшихся к хижине тварей.
– Проголодались. – из-под стола тётушка Марфа вытянула ещё одну миску, забитую доверху кусками человеческого мяса. Второй ноги у Лены тоже не было, а вся левая часть от плеча и до перебинтованного Никитой обрубка была бережно избавлена от самых сочных кусков. – Местным – самое сладкое. Они любят. Поэтому и не трогают.
Сморщенные руки обхватили миску, выставив её за порог хижины. Мерзкое урчанье пожирающих дары монстров и звуки разрываемой плоти доносились из-за двери. Никита старался не думать о внешней угрозе. Первостепенной была внутренняя.
– Как мне есть? – руки парня были привязаны к стулу.
– Ой, моя вина, – спохватилась тётушка Марфа. – Левша или правша?
– Правша, – процедил сквозь зубы Никита.
– Отлично, – испачканные в крови пальцы сжали нож и принялись перерезать верёвку, сковывающую левую руку.
Прочувствовав свободу каждой косточкой, большим пальцем Никита молниеносно впился в глазницу тётушки Марфы, пробурив себе путь в недра её таинственного внутреннего мира. Женщина закричала и пырнула ножом Никиту в плечо.
Кровь хлестала со всех сторон. Палец продолжал уверенно ворошить глазницу. Плечо приняло ещё несколько острых и болезненных ударов, после чего женщина ослабла и под гнётом боли упала на пол, содрогаясь в редких конвульсиях. Освободившись, Никита схватил нож и ударом рукояти вырубил бьющуюся в агонии безумную суку.
Несколько пощёчин привели тётушку Марфу в чувства. Теперь уже она смиренно сидела, привязанная к стулу, в ожидании своей участи. Оставленные ею раны на плече Никиты, наспех перетянутые полотенцем, горели адским пламенем. Гнев был спасением. Всепожирающая злоба глушила боль. На столе стояла окровавленная миска.
– Что ты с ним сделала?! – Никита поднёс отцовскую сумку к лицу женщины. – Почему эти твари тебя не трогают?
Резкий плевок подкинул дров в костёр ненависти, пламя которого обожгло лицо тётушки Марфы очередной увесистой пощёчиной.
– Я тебя выпотрошу, сучёныш! Скормлю местным твои внутренности! А из черепа сделаю ночной горшок…
Вошедший в ногу по рукоять, словно в масло, нож прервал нескончаемый поток ругательств, сменившихся на проклятия. Острое лезвие отправилось в поход вдоль бедра, рассекая плоть кричащей женщины. Никита вёл руку медленно, позволяя тётушке Марфе прочувствовать каждую нотку трезвонящих болевых рецепторов.
– Хорошо держишься… – голос Никиты был спокоен. Он не ожидал от себя подобного хладнокровия. Это чудовище он планировал выжать досуха. Лезвие, тем временем, продолжало свой путь. – Не смей отключаться!
Выплеснутая в лицо ещё горячая похлёбка и несколько размашистых ударов привели в чувство плавно отходящую в беспамятство женщину. Её высокий болевой порог играл на руку Никите. Он хотел продолжать. Страх и бессилие, поселившиеся в оставшемся глазе тётушки Марфы, подпитывали жажду крови, ведомую местью за Лену, за отца, за всех тех, чьи вещи лежали в кладовке.
– Глупый мальчишка… – прохрипела истекающая кровью женщина, – Твоя дорога – в один конец. Ты сдохнешь, как и твой папаша. Лес поглотит тебя, как и его. Думаешь, они позволят тебе выбраться? – смех прокатился по комнате.
Миска, стоявшая на столе, сбила тётушку Марфу со стула резким ударом по голове. Никита навис над женщиной, сжимая орудие в руке, и продолжил «заколачивать» ненавистный ему лик, деформируемый всё сильнее с каждым новым ударом. Смех продолжал струиться из кровавого месива, бывшего некогда лицом. Удары не прекращались, стараясь изничтожить источник веселья. Тётушка Марфа уже не издавала никаких звуков, но миска продолжала стучать по растёртой в фарш физиономии.
Руки устали. Убедившись, что смех прекратился, Никита схватил распластавшееся по полу тело и вытянул его за порог. – Время ужина, твари, вперёд! Нужно делиться…
Пока сбежавшиеся на пиршество монстры разбирали по кусочкам своё угощение, Никита набросил на здоровое плечо отцовскую сумку и подошёл к безучастно сидящей Лене.