— Я с «Зорькой» общего языка не нашел, вот и обратился за помощью. Наташа мне корову подоит, а дальше я уже сам, — смущенно доложил работник.
— Это хорошо, что у нас соседи такие отзывчивые. И коровку подоят и за мужиком присмотрят, — с явным намеком на возможные их взаимоотношения, сказала Стефания.
— Спасибо тебе Наташа, — с нескрываемым подтекстом произнесла хозяйка.
— Я уже вернулась и теперь сама со всеми управлюсь, а за заботу о Григории Васильевиче, я тебе благодарна.
— Тогда, я пошла, — развернулась Деревянко.
— Постой. Возьми молока для малыша. Мы соседи и надо помогать друг другу. Ты мне помогла, а я тебе, — наполнила Стефания белой жидкостью крынку соседки. От такой заботы украинка засмущалась еще больше.
— Гриша, проводи нашу гостью. Если тебе что-нибудь понадобится, то обращайся ко мне, — попросила Стефания. Мужчина сопроводил женщину до ворот.
— Когда она вернулась? — тихо прошептала украинка.
— Вчера вечером.
— Мог бы, и предупредить, — недовольно заметила Наталья. Григорий пропустил это мимо ушей.
— Послушай, Наташ, то, что между нами было, все неправильно. Я сильно перед тобой виноват. Ты прости меня, пожалуйста, что подал тебе надежду. Я люблю Стешу и хочу быть рядом с ней, — виновато опустив голову произнес Чижов.
— Не надо извиняться Григорий Васильевич. Что было, то прошло. Я все прекрасно понимаю. Ничего болтать я не собираюсь. Если пожелаете, что-то рассказать пани Стефани, то это ваше право. Я этого делать не собираюсь. Спасибо, что не оттолкнули меня и дали почувствовать себя женщиной. Больше за молоком к вам я не приду, и вы не приходите. Это ни к чему, — повела себя очень порядочно молодая женщина.
— Будьте счастливы с пани Стефанией. Вы на это заслужили.
Он проводил прощальным взглядом ее удаляющуюся по улице фигурку, а затем, опустив голову, словно провинившийся перед хозяином пес, поплелся обратно во двор.
Глава 4
Стук в окно посреди ночи, для семейства Деревянко оказался полной неожиданностью. Ванька недовольно заворчал во сне, а Наташа замерла над его кроваткой, покачивая колыбель из стороны в сторону. Оксана Богдановна чертыхнувшись, встала с постели и стала возиться с керосиновой лампой, пытаясь зажечь фитиль. У нее это получилось со второй попытки. Свет керосинки осветил убогую обстановку хаты. Накинув на плечи платок, женщина поплелась в сторону дверей.
— Кого это нелегкая принесла? — бурчала женщина, останавливаясь возле окна и пытаясь рассмотреть происходящее за стеклом. Из темноты ночи неожиданно появилось заросшее щетиной лицо. Мужчина приблизился к стеклу как можно ближе, чтобы его было легче опознать.
— Свят, свят! — перекрестилась старшая по возрасту жительница дома.
— Сашка, ты что ли?
— Сашка? — повторил женский голос в глубине дома. Послышалась возня. Это Наташка вскакивала с кровати.
— Я, Оксана Богдановна, — откликнулись снаружи. Звякнул засов и через порог шагнул молодой парень в военном френче и мазепенке на голове. У него через плечо был переброшен немецкий автомат.
— Сашка, живой! — полу обняла его Оксана Богдановна.
— Саша! — пискнула Наталья и повисла на шее мужа.
— Где ты был? Я так тебя ждала! — радовалась она.
— Проходи в хату, — потащила она муженька в дом. Старая женщина добавила огонька в лампе, и стало значительно светлее.
— Проходи родненький, присаживайся, — засуетилась молодая хозяйка.
— Живой, целехонький! — ощупала она мужчину, чтобы еще раз убедиться, что тот цел и невредим.
— Где же ты был все это время?
Богдановна начала суетиться, собирая скудную закуску на стол. Александр положил автомат на край стола.
— Рассказывай, — торопила его Наталья.
— Что тут рассказывать? Забрали меня в Красную Армию, но повоевать я так и не успел. Разбомбили нас на марше, и я с хлопцами решил к москалям не возвращаться. Прибился к ОУНовцам. Вначале служил в украинской милиции, а когда немцы арестовали наших руководителей, то решил уйти. Потом познакомился с Боровцом. Наверняка, слышали о таком? Его еще в народе Тарасом Бульбой кличут. Он руководит Украинской Повстанческой Армией «Полесская Сечь» и контролирует весь район. Теперь мы вместе с ним боремся с жидами, коммунистами и бывшей шляхтой, которая угнетала наш народ. Будем строить украинскую народную республику, — вкратце рассказал о своем боевом пути Александр.
— Со шляхтой говоришь? — задумчиво переспросила теща.
— А чего ж ты раньше домой не появлялся? На кого нас оставил? — с укором в голосе поинтересовалась жена.
— Не мог я раньше, — не стал сильно оправдываться супруг.
— Как мой сынок?
— Иди, посмотри. Спит он, — указала на колыбель Наталья. Сашка подошел к малышу и стал возле кроватки, любуясь мальцом.
— Весь в тебя. Бровки, носик, все твое, — прижалась к его плечу жена. Он обнял Наталью.
— Как вы тут без меня? Ни с кем не загуляла? — строго спросил он.
— Узнаю, убью, — резюмировал повстанец.
— Господь с тобой! С кем тут загуляешь? И когда? Что только с малым на руках? Вон мать не даст соврать, — привлекла Наталья мамашу в качестве свидетеля своей непорочности. Что той оставалось говорить? Не выдавать же дочку? Чего доброго, еще действительно убьет. Разве она этого для дочери хотела?
— Ей гулять Саша, было некогда. Тут еле-еле концы с концами сводишь. Тебя не стало и все легло. Кто с огородом заниматься будет? Земли власть дала, а кто ее обрабатывать станет? Зато налогами обложили. Единственную кормилицу и ту забрали, — жаловалась Богдановна.
— Как забрали? — удивился повстанец.
— А так. Немцы в село приехали за провизией, а староста поляк и указал на нас. Мол, зятек у нас в Красной Армии служит и значит, является врагом Рейха, то есть и мы к ним относимся. А раз такое дело, то и коровку отобрали. У Наташки с горя молоко-то и пропало. Чем ребеночка кормить? Вот так и мучаемся без тебя, — вывалила теща на голову зятька свои проблемы.
— Сволочь! — стукнул мужчина кулаком по столу.
— Не для этого новая власть пришла, чтобы вас обижать.
— Не знаю для чего, а как поляки жили, так и живут. Вон, хоть Новаков возьми. Муженек Стефании польский офицер, брат в районе руководителем был. Она сама осталась, но поехала в Сарны и из лагеря военнопленных работника себе взяла. Вот как это назовешь? И немцы ее не тронули, потому что староста у нас поляк. Выходит, что новая власть не для нас а, для них, — подводила Богдановна зятька к тому, чтобы он сделал соответствующий вывод.
— И кто нас защитит? В уезде, что ли разбираться станут? Нет. Выходит, как были мы бесправные, так и остались. А ты тут за украинскую армию рассказываешь. Где она эта армия? По лесам прячется? Кого она там защищает? — жестко ставила вопросы теща.
— Вы не правы, мы вовсе и не прячемся — даже обиделся от такого наката ночной гость.
— Мы воюем за нашу свободу и независимость. Сейчас повстанческая армия вместе с белорусскими братьями добивает остатки Красной Армии в Мозырьском укрепленном районе. Мы покинули Сарны, но это не значит, что забыли об украинском народе. Если украинцев прижимает польский староста, то мы с ним разберемся. Кто тут еще враг? Давай рассказывайте. Я доложу обо всем командиру, и он примет решение.
После таких слов Богдановна и выплеснула зятьку все свои обиды на односельчан. Если ее слушать, то тут половину села можно было расстрелять. Под утро Александр покинул дом и исчез в сереющей мгле. Пожилая женщина была вне себя от счастья.
— Я же говорила, что он вернется, а ты сомневалась, — укорила она дочь.
— Мы с Ванькой тоже рады, что папка вернулся. Зачем ты ему на соседей жаловалась? — не понимала Наташка этого излияния души матери.
— Пусть знает, как нам тут живется. Может, этот их Тарас Бульба порядок наведет? — надеялась женщина.
— Плохо это закончится, — вздохнула Наташа, не очень веря в саму идею справедливости.
Слова ее оказались пророческими. Украинские повстанцы вошли в Гуту Степановскую через несколько дней после ночного визита Александра. «Бульбовцы» анонсировали сельский сход, на который предложили собраться всем жителям. Предложили, это конечно мягко сказано. По дворам прошлись вооруженные парни, которые настоятельно предлагали всем пройти в район церкви. Повесток дня было несколько. Основная, это осуждение действий старосты по отношению к украинскому населению. О поляках скромно умолчали, так как украинская повстанческая армия боролась за создание украинского государства, титульной нацией которого должны были быть украинцы. Полякам здесь ничего не светило. Получилось все как на суде. Судьи, прокурор, пусть хоть и пришлые, но зато солидные, если учитывать количество «стволов». Зато обвинители были доморощенные, как сама Оксана Богдановна, так и ей подобные. Смотреть на эту комедию было весело, но только не самому старосте. У Гриши эти пламенные речи, политические лозунги, вызывали ощущение того, что он попал на партийное собрание в своем батальоне. В данном случае вынесением выговора здесь не обойдется. Хотя украинские формирования не действовали открыто против оккупационных властей, но, чтобы поддерживать свой имидж им приходилось предпринимать определенные действия, которые можно было расценить двояко. Старосту не расстреляли прилюдно, а объявили, что отправят его в район для разбирательств. Все присутствующие поняли между слов, что своего худощавого односельчанина в очках, они возможно больше никогда не увидят. Стоящие рядом с Чижовым селяне тихо переговаривались между собой, не понимая, кто в районе власть, гебитскомиссариат в Сарнах или УПА «Полесская Сечь»? Кто-то умный брякнул, что власть у того, у кого есть винтовка. Возможно, он в чем-то был и прав. Второй частью повестки стал кадровый вопрос. Как всякая военно-политическая организация УПА нуждалось в пополнении своих рядов. Если слушать речи выступающего представителя повстанческой армии, а он отдаленно смахивал на их политрука Волкова, то выходило, что за справедливое дело создания украинской государственности не грешно было сложить голову не только самим украинцам, но и другим представителям народов Советского Союза. Как раз в этом полякам, русским, белорусам и т. п., отказа не было. Хорошо, что пока вербовка происходила на добровольных началах, и от столь щедрого предложения Чижов поспешил отказаться. Отстояв официальную часть сходки, он задворками вернулся домой. Проходя мимо хаты Деревянко, услышал громкие крики. Хотел было зайти, чтобы узнать, что случилось, но Богдановна, как всегда стояла у калитки, словно Цербер у ворот Царства мертвых.