— Это тоже верно, — согласился с Дугиновым старшина.
— Только как мы победу-то приближаем? Чем фронту помогаем? Может, поезда под откос пустили или патрули немецкие громим? — находил свои аргументы Петрович.
— Пока мы тут сидим фашисты вон, какую бойню в Сарнах устроили. Сколько людей погубили? А где наш ответ?
Иванович протянул руки к огню.
— Вот завтра и покажете, на что вы способны. Теперь у нас много молодежи из гетто. Они злые на режим и готовы мстить захватчикам за убитых родственников. Зайдете в село и напомните о Советской власти. Пусть не забывают, — сонно пробурчал дед.
— К злости еще бы и умение обращаться с оружием не мешало, и кому мы в этой Гуте будем напоминать о советской власти? — не понимал Саюн.
— Анисимов знает, что делает, — безапелляционно заявил старик. Спорить с Ивановичем старшина не стал, бесполезное это дело. Отправился в землянку, чтобы отдохнуть перед заданием.
В рейд их отряд вышел утром. Отправили на разведку в Гуту Степанскую супружескую пару крестьян, которые прятались вместе с ними от немцев в лесу. Они и сообщили, что в селе фашистов нет. Какая удача для секретаря райкома! По мнению Саюна Анисимов специально избегал боестолкновений с противником. Хотя, какие тут боестолкновения с таким составом отряда? Ему поручили присмотреть за двумя молодыми партизанами, которые влились в отряд совсем недавно. Младшего звали Давид, и ему навскидку было лет 16–17. Родители остались в Сарненском гетто и парень, не знал, живы ли они еще. Судя по поведению, Давид вырос явно не в крестьянской семье. Он даже свой польский Karabin wzor 98a прижимал к себе словно скрипку. Типичный отпрыск интеллигентной семьи. Второго звали Анджеем. Этот постарше и поагрессивней. Его семья погибла во время бомбежки, а невесту изнасиловали и затем расстреляли немецкие холуи из батальона шуцманшафта. Анджей просто рвался в бой, чтобы отомстить за своих близких. Получалось, что одного следовало водить за ручку, а второго придерживать, чтобы никуда не встрял. Анисимов произнес пламенную речь, словно политрук перед боем. Поднял так сказать тонус бойцам. В село вошли без приключений. Собаки надрывно лаяли, завидев чужаков, а их хозяева провожали партизан недобрыми взглядами. Прошли к панской усадьбе, в надежде захватить старосту, чтобы выместить на нем свою пролетарскую ненависть. Однако тот оказался достаточно прытким, чтобы попадаться в лапы лесным мстителям. Двери сельской управы были открыты, и на столе стояла чашка горячего чая.
— Упустили! — с досадой ударил кулаком по столешнице Анисимов. И тут в дверь вошел статный мужчина. На него смотрели несколько стволов винтовок.
— Кто такой? Староста?
Вошедший человек не испугался направленного в его сторону оружия. Он приветливо улыбнулся и снял головной убор.
— Здравствуйте Олег Геннадиевич, — обратился он к командиру отряда.
— Пан Дроздовский? — узнал незнакомца Анисимов.
— Опустите оружие. Это местный агроном, — приказал начальник. Анисимов быстро нашел общий язык с агрономом. Саюн, наблюдая, как мужчины ведут непринужденную беседу, поймал себя на мысли, что находится на какой-то райкомовской летучке, а не на боевом выходе. Летучка это или нет, но командир получил необходимую информацию. Продукты в селе были, но просто так их отдавать вряд-ли кто захочет. Дроздовский, как бы случайно назвал фамилии тех односельчан, у которых родственники служили в полиции или других немецких учреждениях, или же прятались в лесу, поддерживая националистические движения, но только не польского толка. Если у них экспроприируют немного продуктов, население Гуты возмущаться не станет. И чем этот Дроздовский не староста? Разве, что в другую сторону. Имея такие сведения Анисимов, распределил партизан по нужным адресам. Напутствие Олега Геннадиевича для его группы, не совсем понравились старшине. Он напомнил парням, что фашисты и их пособники не останавливались не перед чем, уничтожая еврейское население города и поэтому пусть никто из них не питает особой жалости к родственникам полицаев. Воевать с гражданскими, Саюн не привык. Заторешительное выражение лица Анджея его беспокоило. Этот, на фоне домашней трагедии, мог наделать глупостей.
В первом доме, куда они зашли, проживала семья украинского националиста. Пока его парни шарили по подвалу и сараям в поисках продовольствия, он, напустив на себя вид сурового начальника, хотел застращать семейку буржуазного националиста. Не сильно получилось. Мамаша, завидев незнакомцев в своем дворе, выскочила из хаты и стала кричать на всю улицу, будто-бы к ней пришли не красные партизаны, а какие-то грабители. Хотя методы у них с бандитами были одинаковы, а вот повод разный. От этого женщине легче не стало. Ей начала вторить и молодица. Анджей не сдержался и схватился за винтовку. Это он сделал, конечно, зря. Та, что моложе, принесла грудного ребенка и теперь требовала, чтобы ее застрелили вместе с малышом, чтобы тот без мамки не мучился. Уж, коль у партизан сил не хватает справиться с мужем, то пусть стреляют в нее. У Анджея было, что ответить, но у местных баб, своя, правда. Паны были, товарищи тоже, сейчас господа, а только вот при всех властях людишки с оружием лазили по подвалам желая чем-то поживиться. Понятное дело, что стрелять в украинок никто не собирался, к тому же по докладу Давида и взять у них было не чего. В общем только наделали шума и привлекли к себе внимание. Под этот аккомпанемент женских криков перешли к другому дому, где должен был проживать полицай. Подворье побогаче. Сразу видно, что здесь живет зажиточная семья. Было что взять в подвале и кладовой. Давид довольный заполнял кошелки различной снедью. Молодая женщина испуганно забилась в углу, наблюдая за действиями грабителей. Что послужило причиной перебранки домохозяйки с Анджеем, старшина не уследил. Хозяйка, что-то сказала партизану по-польски и тот моментально начал кричать. Нервы у молодого человека, что говориться «ни к черту». Полька тоже в ответ не молчала. Анджей в порыве гнева подбежал к семейным фотографиям висевших на стене под рамкой и вытащил оттуда фото, на котором счастливая домохозяйка стояла в обнимку с мужчиной, облаченным в форму вспомогательной полиции. Неопровержимое доказательство того, что они зашли в дом к жене полицая. «Шума» были причастны к зверствам в местном гетто, где погибла возлюбленная парня. Желание отомстить и напутственные слова командира отряда толкали Анджея на более решительные действия. Он схватил женщину за руку и собирался вытащить ее во двор. Для польки ситуация складывалась не лучшим образом. Давид, услышав громкую перебранку, прошмыгнул в светлицу и взял со стола фото, которое служило главной уликой для его товарища, который хотел расправиться с женой ненавистного прислужника фашистов.
— Точно полицай, — подтвердил парнишка принадлежность мужчины, изображенного на фотографии, к шуцманшафту. Но в интонации произнесенных слов, не было ни какой злости или ненависти к хозяйке дома, скорее даже скрытое сожаление. Саюн, ради интереса взял в свои руки фото. Черт подери! На него смотрел улыбающийся Чижов. Неужели такое могло быть? Хотя, там, в балке за городом, где он прятался от погони, старшина видел Гришку и именно в такой форме. Не устоял, сломался и в результате чего, перешел на сторону врага. Такое случалось со многими. Кто-то шел служить гитлеровцам из-за классовой ненависти, которую питали к большевикам, другие одурманенные пропагандой, а большинство по одной простой причине, чтобы выжить. Он не думал, что Гриша был тайным врагом советской власти. Скорее не идеология, а житейские обстоятельства заставили сделать его этот шаг. Если бы Гришка ненавидел существующий в стране строй, то, не задумываясь, выдал Саюна полицаям, так ведь промолчал. Считай, рисковал собой, чтобы спасти старшину. И здесь он пустил корни. Женился, обзавелся хозяйством. Думал, что сможет отсидеться. Но не вышло. Сейчас этот еврейский юноша с обезумившими глазами, застрелит его жену и при этом у него не дрогнет рука, и весь мир Чижова рухнет. Не останется у него спокойной жизни, только пепел в душе, как у этих юнцов. И ведь при желании всех можно понять. Еврейских парней желающих мести, польку нашедшую свое женское счастье и самого Чижова, поменявшего понятие Родины на сытую жизнь. Не прав Гришка. А если он сейчас не остановит Анджея, то и сам будет ходить «с камнем на душе».