-Извините Елизавету, – произнесла Полина, усаживаясь напротив следователя на неожиданно удобный стул за небольшим столиком у окна, – она-мать, ей сейчас непросто.
Молодая женщина бросила беглый взгляд за стекло, опять начался дождь, он лил отвесной стеной, превращая лужи на тротуаре в один сплошной грязный поток, пузырился, пенился и пытался казалось проникнуть сквозь прозрачную преграду, прямо внутрь полупустого в этот ранний час помещения.
- Я понимаю, – мягко отозвался Павел, – однако, как вижу: ко всем вашим огорчениям я пришел добавить еще одно.
-Что случилось? – Поля перевела потемневший от плохо скрытого опасения взгляд на темноволосого мужчину, сидящего рядом.
-Экспертиза показала, что авария, в которую попал ваш муж, не была случайной.
-То есть, что вы хотите этим сказать, – машинально пробормотала девушка, ощутив, как предательский холодок пробежал вдоль спины, – Рома же... просто ехал на слишком большой скорости и не справился с управлением?
-К сожалению, не все так просто, – покачал головой Ермолов, – он действительно был прилично выпившим и превысил все допустимые пределы скорости, но затормозить не смог не поэтому. Тормозной шланг был подрезан намеренно, вашего мужа пытались убить, Полина, это установленный факт.
В наступившей за этими словами тишине слышался только шум дождя и быстрые удары ее сердца, в конце концов Полина, глубоко вздохнув, посмотрела следователю прямо в глаза.
-Мне бы хотелось сказать, что я этого не ожидала, но вы все равно мне не поверите, – голос молодой женщины сел и она безуспешно пыталась придать ему былой ровный тембр, – ни для кого не секрет, что Рома, - на секунду в воздухе повисла тревожная пауза, – относится к жизни как игре в рулетку. Или пан, или пропал. В этом, разумеется, есть и моя вина, но все же я не могу себе представить: что кто-то решился на такое?
-Решился, Полина, решился и осуществил свое намерение, и в свете последнего скажите мне вот что. Вы сами подозреваете кого-нибудь? Вы сказали, что ожидали чего-то подобного?- спокойно уточнил блюститель порядка.
-Правильнее будет сказать: я боялась, Павел. С самого дня нашей свадьбы и до этой минуты я боюсь, боюсь за нас, за нашего сына. А самое страшное, что я не могу определенно сказать, чего я боюсь. Но Рома твердо дал мне понять, что я не должна вмешиваться в его дела по бизнесу и я не вмешивалась.
-Вы считаете, что покушение связано с бизнесом вашего мужа? – мужчина посмотрел на нее испытующе.
-А вы считаете это сведением личных счетов? – мгновенно парировала Полина, отвечая на его взор прямо и без обиняков. – Я не буду вам врать, наш брак трещал по швам и, вообще, этот союз правильнее будет назвать безукоризненным деловым соглашением, чем семьей. Но если вы считаете, что я имею отношение к этому кошмару, то глубоко ошибаетесь. Речь идет о моем муже, об отце моего ребенка!
-А вам палец в рот не клади, – медленно выговорил Ермолов и неожиданно слегка улыбнулся, – нет, Полина, я не считаю, что вы имеете причастность к этой аварии.
-Почему?
-Расценивайте как профессиональное чутье и оно подсказывает мне, что ваш муж все еще в опасности.
Восковая бледность, залившая лицо молодой женщины после этого заявления, явилась почти очевидным доказательством правильности вышеупомянутого чутья.
-Господи Боже, неужели им мало того, что он находится между жизнью и смертью? – еле слышно прошептала девушка.
-Дело в том, что это покушение не первое, Полина, вы, разумеется, знаете о том, что год назад у Романа как бы случайно не раскрылся парашют во время очередного прыжка, а затем ваш супруг оказался в больнице с тяжелейшим отравлением?
Широко распахнувшиеся глаза, в коих еще блестели слезы, подсказали Павлу, что его собеседница слышит об этих событиях впервые.
-Я не знала об этом, – сдавленно отозвалась Поля. – Рома не делился со мной своими проблемами, - упавшим голосом продолжала она, – звучит странно, но мы практически и не жили вместе, его частые разъезды, командировки я воспринимала, как должное. Наш брак не был браком по любви.
Павел внимательно посмотрел на хрупкую красивую женщину, сидящую напротив. И то, с какой абсолютной искренностью она признавала несостоятельность своей жизни, заронило в его душе искру глубокого участия.