«К восьми утра двор заполнился народом — наркомы, военачальники, жители, дворники и много детворы. Когда появился Буденный, его окружили, здоровались за руку, а потом запели хором дворники и лифтерши высокими голосами:
«Веди ж, Буденный, нас смелее в бой…»
Мы с девчонками стали смеяться, вообразив, как старушки-лифтерши идут в бой, а впереди Буденный на коне. Нас прогнали из толпы, окружившей маршала. Потом начались пляски, сплясал и сам Буденный, смех, веселье, звуки гармошки… Построились в колонну. Впереди один дворник нес красное знамя, а другой играл на гармошке. За несущим знамя шагал Буденный, наркомы и военачальники, а за ними все жильцы дома, и мы, ребятня, тоже втиснулись в колонну… Под песню «По долинам и по взгорьям…» колонна шла в Большой Кисловский переулок, где находился в школе избирательный участок.
Перед колонной ехал пикапчик, и Роман Кармен снимал колонну на камеру.
Мы видели себя в кинохронике, которую показывали в кино перед сеансом!»
Когда я сказала в школе, что моя мама видела живого Буденного, все решили, что я окончательно свихнулась или уже просто совершенно бессовестно вру.
Да, это не фунт изюму, когда твои родители совершенно из другой эпохи. Это целая история.
Лучше помалкивать.
Но зачем-то ведь так получилось, что мои родители такие. Значит, так надо.
Осенью сорок первого года, в октябре, когда немцы стояли в Химках, в Москве началась настоящая паника. Разумеется, в школьных учебниках истории об этом не говорилось. Предупреждая, чтобы я не вздумала и рот раскрывать в школе, мама рассказывала:
«В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября сорок первого года все обитатели верхних этажей вылетели в Куйбышев. Дом опустел. В некоторых квартирах оставили домработниц. Хозяева уехали, значит, немец близко. Обслуга была особенно напугана. Ведь они служили «большим» людям, и теперь немцы могли с ними быстро расправиться.
Я побежала вынести ведро на помойку. То, что я увидела, меня поразило. Крышка помойного ящика стояла вертикально, и ящик был доверху набит книгами в синих и красных переплетах — собрания сочинений Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса…
Немецкие войска стояли близко под Москвой. Иногда с фронта приезжали генералы и маршалы. В такие дни, даже накануне ночью, начинали топить котельную. Настоящий праздник — мы все мылись горячей водой, звонили всем оставшимся в Москве знакомым и звали мыться. Мыла не было, и мы берегли обмылочки…»
Мама, объездившая столько стран, ставшая светской дамой, важной, чтобы не сказать — надменной, даже в начале двадцать первого века бережно обращалась с мылом, холщовый мешочек с обмылками всегда хранился в шкафчике в ванной.
«Утром шестнадцатого октября шел сухой снег. Метро не работало.
На улице было удивительно пусто, иногда попадались люди с тележками, рюкзаками и чемоданами. Они куда-то спешили, бежали… Моя сестра Муза пришла пешком из МАИ, от метро «Сокол». Сначала ехала троллейбусом. Водитель остановил троллейбус и попросил всех выйти.
Сам вышел из троллейбуса и куда-то ушел. Какой-то старик сказал: «Немец завтра придет в Москву, бегите…»
Вдруг щелкнуло и заговорило радио. Выступил начальник Совинформбюро Щербаков. Он сказал, что правительство находится в Москве, и попросил граждан не терять присутствия духа.
Ходили упорные слухи, что к Москве движутся эшелоны войск из Сибири…»
Про это я, конечно, в школе не говорила, но когда сказала, что моя мама была на фронте, мне опять не поверили. Потому что полагалось, чтобы на фронте бывали бабушки и дедушки.
«В ноябре кто-то из ребят сказал нам, что в Колпачном переулке, в горкоме ВЛКСМ, набирают молодежь для работы в партизанских отрядах под Москвой. Ничего не сказав своим мамам, мы с Музой и соседкой Таней сели на трамвай «Аннушку» и поехали в Колпачный. Народу во дворе горкома толпилось много. В основном это была молодежь, не подлежавшая призыву. Из кабинетов выходили парнишки, кто радостный и гордый, а кто огорченный. Один паренек даже плакал.
Последними в кабинет вошли мы втроем. За столом сидел довольно молодой человек, светловолосый, с красными от бессонницы глазами. Это был секретарь горкома Коля Седов, его все так называли.
— Оружием владеть умеете? Небось, и в тире никогда не были?
Обратившись ко мне, обутую в полуботинки с галошами, одетую в школьное пальто и зеленые байковые шаровары, он спросил:
— А ты, например, что в партизанском отряде делать будешь?
— Взрывать! — крикнула я.
— Ясно. Идите, девочки, по домам, не мешайте работать.