– Не очень, – сухо ответила она.
– Мне тоже, – сказал я, – повезло не больше, чем вам.
– Судя по вашей игре, – заметила она, – вам трудно было рассчитывать на выигрыш. Если не ошибаюсь, вас несколько раз упрекали в рассеянности.
– Вы были ненамного внимательнее его, – заметила госпожа де Люрсе, – и я не уверена, что ваши мысли хотя бы одну минуту были заняты игрой.
– Это потому, – ответила она, покраснев, – что ломбер, по-моему, скучная игра!
– Не знаю, в чем дело, – сказала госпожа де Тевиль, – но за последнее время моя дочь впала в тоску, которую ничто не может рассеять. Я встревожена не на шутку.
– Мадемуазель де Тевиль слишком склонна к уединению, – сказала госпожа де Люрсе. – Давайте устроим завтра все вместе какое-нибудь развлечение.
– Я бы тоже хотел принять в этом участие и. развлечь мою кузину, – сказал я очень тихо госпоже де Тевиль. – Если я придумаю что-нибудь подходящее, вы мне разрешите посетить вас и сообщить о своей идее?
– Я не уверена, что в вашем лице найду такого уж мудрого советчика, – смеясь, сказала госпожа де Тевиль, – но все равно, сударь, своим посещением вы доставите мне удовольствие.
– В таком случае, – сказала мне госпожа де Люрсе очень тихо, – заезжайте за мной завтра после обеда, и мы вместе отправимся к госпоже де Тевиль.
Я с восторгом принял это предложение, восхищенный мыслью, что завтра увижу предмет моего обожания. Я не задумался ни о месте назначенного мне свидания, ни об истинном его смысле. Пока я радовался своей удаче, Версак, хотя он и дулся на мадемуазель де Тевиль, все же завел с ней разговор об ее непонятной печали и о способах развеять ее. Несмотря на все свое красноречие, он добился только холодных односложных ответов, в которых сквозило полное безразличие к собеседнику. Он старался скрыть досаду, но все же его самолюбие было задето, и я заметил, что он слегка покраснел, уязвленный невниманием мадемуазель де Тевиль к его чарам. Победа над нею была слишком лестной, чтобы отказаться от нее без сожаления.
Понравиться женщине обыкновенной, принять ее в свои объятия, едва она освободилась от объятий другого – к таким победам он привык, он разделял их со многими, и они делали ему мало чести. Среди множества женщин, которые стремились остановить на себе его внимание хотя бы на короткое время, не было, вероятно, ни одной, чья любовь льстила бы его самолюбию: это были или особы, давно погубившие свою репутацию и желавшие увенчать ее блистательной победой, или безрассудные кокетки, которые считают особенной заслугой уловить в свои сети модного повесу и отдаются в его власть даже не ради его приятных качеств, а лишь для того, чтобы об этой связи говорили; они предпочитают порочащий их скандальный роман радостям тайной любви, о которой люди не будут судачить. Вот с кем он завязывал каждодневно новые любовные интриги. Покорный женским капризам, не царя ни в едином сердце, сам равнодушный ко всем им, он уступал их желаниям, не испытывая любви, сближался с ними без радости и расставался, зная о них не больше, чем в день первой встречи, чтобы перейти к следующей, которую он знал и уважал так же мало, как ее предшественниц.
Я бы не сказал, что при всей своей прелести и красоте мадемуазель де Тевиль могла внушить Версаку любовь. Он не был создан для нежных чувств, дающих счастье тем, кто способен их испытывать; но сердце мадемуазель де Тевиль было столь же юно, как и ее красота. Версак не стремился сделать его счастливым; он лишь желал подчинить его своей власти. Если женщины иногда противились Версаку, то исключительно из кокетства, а ему хотелось хотя бы разок полюбоваться вздыхающей от любви и не сознающей своих чувств молодой девушкой, захваченной врасплох страстью, с которой она, как ей кажется, еще борется, тогда как на деле она живет, дышит, чувствует только для своего возлюбленного, и радость, горе, чувство долга – все принесено ею в жертву любви.
И все же победа над мадемуазель де Тевиль, как бы она ни была почетна, удовлетворила бы одно лишь тщеславие Версака; никого не любя, он мечтал о счастье быть нежно любимым. Он не был настолько глуп, чтобы ждать такого счастья от женщин, которых он удостаивал своим вниманием. Он надеялся, что сумеет завоевать любовь мадемуазель де Тевиль, и не мог понять, почему натолкнулся на вражду, никогда прежде им не испытанную.
Униженный непривычной для него ролью, Версак решил удалиться. Было уже поздно, и все мы последовали его примеру. Я не сомневался, что госпожа де Люрсе хотела бы немного задержать меня после ухода гостей, но нечего было и думать обмануть Версака; к его природной проницательности примешивалось желанье все делать назло госпоже де Люрсе. Госпожа де Сенанж на прощанье еще раз попросила меня не забыть про обещанные куплеты, а Версак, предложивший ей руку, иронически уговаривал ее не беспокоиться за успех дела, которое он берет на себя. Господин де Пранзи подал руку госпоже де Тевиль, и не оставалось никого, кроме меня, чтобы вести к карете Гортензию. Когда ее рука прикоснулась к моей, я задрожал всем телом. Волнение мое было так сильно, что я едва мог совладать с ним. Я не смел ни взглянуть на нее, ни произнести хоть слово. И так в молчании я довел ее до кареты. Версак ждал нас, чтобы отвесить ей самый холодный поклон, на какой только был способен; вероятно, он имел в виду этим выразить ей свое неудовольствие или показать, что вполне равнодушен. Госпожа де Сенанж еще раз обрушила на меня поток своих злосчастных любезностей, а мадемуазель де Тевиль наказала холодным взглядом. Они отъехали, а я поспешил тоже сесть в свой экипаж, опасаясь, как бы госпожа де Люрсе не раздумала отпускать меня.