– Мне кажется, что вы себе противоречите, – возразил я, – последний ваш совет идет вразрез с предыдущими. Если я стану подражателем, то неизбежно потеряю свою оригинальность.
– Нет, – возразил он, – гибкость ума, о которой я говорил вам, нисколько не исключает оригинальности. Одна вам нужна не менее, чем другая: без первой вы никого не поразите, без второй вы всех восстановите против себя, то есть потеряете все плоды ваших наблюдений. Кроме того, труднее разгадать того, кто кажется всеобъемлющим; и человек одаренный умеет так отшлифовать и украсить заимствованные у других мысли, что они сами находят эти мысли совершенно новыми.
Вот еще очень важная вещь: заботиться только о своем превосходстве. Вам скажут, может быть, вы даже прочтете в книгах, что лучше и достойнее восхвалять не себя, а других; но первое утверждение более правильно: я, например, еще не встречал человека, который, при всей своей скромности, не находил бы способа в весьма короткий срок показать мне, что он очень высоко себя ценит и ждет, чтобы и я оценил его по достоинству.
Из всех добродетелей, так мне всегда казалось, скромность меньше всего способствует успеху в обществе. Мы можем внутренне не признавать за собой особых преимуществ, это я допускаю, но показывать этого нельзя; в выражении наших глаз, в тоне, в жестах, даже в нашем уважении к людям должна быть уверенность в себе. Главное – всегда хорошо говорить о себе и никоим образом не стесняться преувеличивать свои достоинства. Мы встречаем тысячи людей, в превосходство которых верим только потому, что они не устают твердить о нем. Не смущайтесь, если вас будут слушать холодно и презрительно, если даже вас упрекнут в излишнем самомнении. Всякий, кто порицает вас за то, что вы много говорите о себе, делает это потому, что вы не даете ему возможности говорить о нем самом: если вы будете скромны, то станете жертвой его самодовольства. В общем, я не знаю, что более достойно порицания: занимать других рассказами о своих достоинствах или молчать о них и воображать, что жертвуешь собой для людей? И нет ли чрезмерной гордыни в этой выдуманной обязанности – быть скромным?
Как бы то ни было, гораздо разумнее подчинять себе других, чем приносить им в жертву свое самолюбие. Слишком сильное желание угодить им означает, что мы в них очень нуждаемся. Они склонны судить нас строго, когда замечают, что мы угодливы и стремимся снискать их расположение. Робеть перед кем-нибудь значит признавать его превосходство над собой. Сколько ни угождай людям, они не полюбят нас, если заметят боязнь им не понравиться. Наше чрезмерное уважение придает им смелости, и они начинают находить в нас недостатки, которых не посмели бы заметить, если бы мы не робели перед ними. Правда, они готовы простить нам излишнюю любезность, но сама эта снисходительная доброта для нас оскорбительна; а ведь мы могли бы избежать ее, если бы больше верили в себя. Тот самый гордец, который позволяет себе снисходить к нашим слабостям и даже старается подбодрить нас, чтобы мы не слишком робели, настолько презирает нас, что не считает нужным скрывать от нас свои собственные пороки; а ведь на деле не он должен оказывать нам снисхождение, а, наоборот, ждать его от нас и чувствовать себя польщенным, если мы к нему снисходим.
Этим не ограничивается ущерб, который наносит нам застенчивость. Я здесь говорю не о той неуверенности, которая проистекает от недостатка опыта и незнания света: она довольно скоро проходит. Я говорю о той застенчивости, причина которой в излишней строгости к себе и в переоценке других. Она отнимает у нас силу духа, принижает нас и навязывает нам в учителя или в равные таких людей, которые на самом деле во всех отношениях ниже нас.
Поэтому никогда не бойтесь переоценить себя и недооценить других. И, что особенно важно, не будьте слишком высокого мнения о свете; не думайте, что надо обладать особенными талантами, чтобы блистать в нем. Если вы еще сохранили эту иллюзию, взгляните на меня (я еще не раз буду ссылаться на свой пример), посмотрите, как я себя веду, когда хочу блеснуть: как я манерничаю, как рисуюсь, какой вздор несу! Словом, каких только дурачеств я себе ни позволяю!
Неужели вы думаете, что я обрек себя на эту пытку постоянного притворства без должных оснований? Вступив в свет еще совсем юным, я сразу почувствовал всю его фальшь. Я увидел, что лучшие качества людей подвергаются гонению или, в лучшем случае, осмеянию, и женщины, единственные наши судьи, признают наши достоинства лишь в той мере, в какой они соответствуют их вкусам. Я понял, что плыть против течения – значит погибнуть, и покорился стихии. Я отрекся от себя во имя ложного блеска, я стал вертопрахом – и это выдвинуло меня в число самых модных кумиров света; я усвоил порочные привычки, без которых нельзя нравиться, и эти тщательно продуманные усилия увенчались полным успехом.