– Слава богу, ему лучше. Не волнуйтесь! – Алекосу хотелось, чтобы так было, потому что он торопился уйти. – Пустяки, перекушу где-нибудь. Я должен успеть на виллу, – пытался он оправдаться, покидая их в тяжелую минуту.
Анна не вымолвила ни слова. Он посмотрел на нее. Она отвернулась. Алекос нерешительно направился к двери. Открыв ее, оглянулся.
– Позови все-таки врача, – сказал он жене спокойно и даже ласково.
Она ничего не ответила.
Как только он захлопнул за собой дверь, Анна так рванула пуговицу на халате, что оторвала ее. Со злостью она бросила пуговицу на пол, опустилась на стул и, закрыв лицо руками, начала истерически всхлипывать. Мать покосилась на нее, что-то невнятно промычав.
Когда вернулся Анестис с теткой Стаматулой, старуха поспешно вытерла руки о фартук и побежала встречать знахарку.
– Упала моя пташка с лестницы и ушибла себе грудку… – И она принялась со всеми подробностями рассказывать о несчастье, сообщая попутно, какой она готовила обед и что она мешала суп, когда услышала крик ребенка.
Тетка Стаматула, хорошо сохранившаяся высокая старуха в очках, говорила пришепетывая и никогда не улыбалась. С суровым лицом приблизилась она к малышу и молча посмотрела на него через очки.
– Немножко масла из лампады и ножницы, – распорядилась она.
– Быстро ножницы! – повторила мать Анны.
Потом она послала сына к себе домой за чудотворной иконой святого Пантелеймона.
Анестис возвратился, осторожно, словно поднос с посудой, держа обеими руками икону. Пот струйками стекал по его лбу из-под кепки. Мать вырвала у него икону и поставила ее у изголовья Петракиса.
– Сегодня утром заявился министр в мастерскую, – начал Анестис, подойдя к кроватке. – Сам доставил свою машину. Задел обо что-то выхлопной трубой. Тогда мастер Николас подмигивает мне…
– Закрой быстро ставни! – крикнула ему мать. Она стояла рядом с теткой Стаматулой и держала зажженную лампу над головой мальчика.
– Потерпи, моя пташка, потерпи, – шептала она ему на ухо, чтобы не мешать знахарке, которая крестилась не переставая.
Встав со стула, Анна подошла поближе. Теперь тельце мальчика изогнулось, как лук. Оп вздрагивал, грудь его приподымалась, он пытался поймать ртом воздух, – по-видимому ребенок отшиб себе легкие. Вскоре начались судороги. Петракис повернулся и посмотрел умоляющим взглядом на мать, словно прося ее о помощи. Только тогда Анна опомнилась.
« Боже мой, что вы делаете? Вы с ума сошли! – в ужасе закричала она.
Мать схватила ее за руку.
– Замолчи, проклятая!
Окунув кончил пальца в масло, тетка Стаматула помавала мальчику царапину на груди. Потом она отстригла у него ножницами прядь волос и забормотала торжественно важно:
– Пошли святой Пантелеймон и святой Демьян по горам и по долам за ружьями да за копьями, за саблями да, за собачьей кровью. Встречает их хозяин Христос и матушка Богородица и говорят им: «Куда путь держите, святой Пантелеймон и святой Демьян?» – «Пошли мы по горам и по долам за ружьями да за копьями, за саблями да за собачьей кровью». – «Возвращайтесь назад и помажьте ему волосы маслом, вот он и поправится».
Тут она положила волосы на ранку и стала сквозь зубы повторять все сначала, продолжая смотреть через очки на лицо ребенка.
Вдруг грудь Петракиса заходила ходуном от кашля и рот наполнился кровью.
– Помогите! – раздался крик Анны.
Отстранив мать и резко оттолкнув знахарку, она схватила сына и прижала к груди.
– Анестис, скорей, скорей, понесем его в больницу! Боже мой, что я, преступница, наделала! Скорей одеяло…
Анестис стянул с кровати одеяло. Он хотел укутать им мальчика, но в ужасе остановился.
– Что случилось? – спросила встревоженная Анна.
– Он умер, – прошептал Анестис.
Тетка Стаматула перекрестила подушку и сквозь зубы процедила что-то. Она удалилась с таким же мрачным лицом, с каким и пришла. Мать Анны бессильно опустилась на стул и уронила голову на грудь. На затылке у нее выступала красная шишка, величиной с яйцо. Рядом с ней стоял в кепке Анестис и ковырял пальцем в носу.
Посреди комнаты застыла Анна с мертвым сыном на руках. Она уже не прижимала его к себе. Не плакала. На нее нашло оцепенение. Ненависть к Алекосу погасла. Смерть, войдя в дом, парализовала ее взвинченные нервы. Новое горе застало ее врасплох.
Анна машинально сделала несколько шагов, положила ребенка на кровать, потом так же машинально запахнула расстегнутый халат. Она держалась прямо, движения ее были замедленны. Страдание преобразило ее лицо. Никто па свете, даже Алекос, не мог унизить ее в такую минуту. Выдвинув ящик комода, она достала чистую простыню и накрыла ею мертвого сына.