– Что ты сказала, глупая?
Старуха испуганно посмотрела на него воспаленными глазами. Ничего не ответив, она опять принялась судорожно тереть тряпкой плиты.
– Скажи ей, чтобы она заткнулась, а то я когда-нибудь размозжу ей голову! – крикнул он жене, изо всей силы хлопнул дверью и быстро пошел к воротам.
Теща, выпрямившись, плюнула ему вслед и снова взялась за работу.
Дойдя до угла улицы, Алекос завернул в булочную, чтобы позвонить по телефону Фармакису. Он понадобился хозяину, потому что накануне вечером в шахте произошел несчастный случай. Оборвался трос подъемного крана, и уголь рухнул вниз. Тяжело ранило оказавшегося поблизости рабочего. Фармакис просил его немедленно найти десятника и уладить дело.
– Это нелегко… – сердито возразил Алекос.
– Почему, дорогой? Найди какого-нибудь свидетеля, – перебил Фармакис, не давая ему возможности высказаться.
– Они обращались в министерство… Профсоюз направил еще один протест… Господин Фармакис, вникните в положение…
– Чтобы мы заменили крепления, говоришь? Сейчас не Бремя…
– И крепления, и тросы – все гнилое, – горячился Алекос.
Но Фармакис спокойно прервал его:
– Хорошо, хорошо. Я сказал уже: нужен свидетель, который заявит следователю, что рабочий не должен был находиться там, где он находился. Остальное – мое дело. Мы сможем, Алекос, избежать уголовной ответственности и выплаты пособия. – Он употребил местоимение «мы», словно все им сказанное, а также вопрос об ответственности касался в равной мере и его служащего.
Алекос вынужден был дать обещание уладить дело и тотчас же отправился на шахту. Пройдя немного, он остановился. «Почему я должен искать ему свидетеля? Это уж слишком. Я не какой-нибудь десятник», – подумал он.
За бараками поселка узкая мощеная улица ведет к северному склону горы. Вокруг ни деревца. Сухие колючки и тимьян растут среди камней и стелются по всему склону. То здесь, то там на горе вырыты шурфы. Домишки попадаются редко. Все они каменные и снаружи не побелены. Во многих двери и окна забиты досками или завешены мешками. К концу зимы земля вокруг пестрит маками и другими дикими цветами. После окончания смены девушки-шахтерки вдыхают здесь ароматы весны. У самых молоденьких румянец еще не сошел с лица. Они резвятся, хохочут, как год назад, когда возвращались из начальной школы. Потом цветы увядают и остаются лишь колючки и тимьян.
Сокращая путь, Алекос направился прямо через ручей. Чтобы не замочить ботинок, он перепрыгивал с камня на камень. После вчерашнего дождя погода прояснилась. Но хотя солнце и пригревало, он не решался вынуть руки из карманов. Изо рта его шел пар. Неподалеку малыши бросали камешки в жестянку. Какая-то женщина, стоя во дворе, звала своего сына и бранила его.
Алекос выбрался на другой берег и остановился.
«Раз я оказался около его берлоги, зайду к нему. Все равно сегодня утром я могу не заглядывать в контору. Ну почему не выпить кофейку со старым другом, который, в конце концов, был мне всегда симпатичен, ведь у него золотое сердце», – размышлял он, прогоняя от себя мысль о неприятном разговоре с Фармакисом.
Но ему не столько хотелось встретиться с Фанасисом Пикросом, сколько его мучило любопытство и не терпелось узнать, какая беда с ним стряслась. Или, вернее, как это часто бывает, любопытство подогревало его желание свидеться со старым другом.
Алекос остановился перед железными воротами и окинул взглядом дом. Те же самые облезлые ставни, беседка увитая виноградом, тесный дворик, выложенный красно-белыми плитами. К забору на том же самом месте, как и двадцать лет назад, прислонены два разбитых умывальника покойного старика Пикроса: отец Фанасиса был мраморщиком. На задворках лежит узкая длинная плита из бетона, и вокруг нее несколько рядов кирпичей.
В мастерской Фанасиса работало десять человек. Когда Алекос вошел туда, девушки стояли вокруг благочестивого племянника господина Герасимоса, который держал в руках пачку карточек. Одни кричали, что он вор, и возмущались тем, что за ними числится большая сумма, чем они задолжали; другие отпускали шутки по поводу родинки у него на подбородке.
Больше всех шумела девушка в ярко-красном платье с длинными волосами, перевязанными лентой. Алекос заметил, с какой жадностью выхватила она несколько разноцветных комбинаций из чемодана торгового агента, проворно подбежала к окну, кокетливо стала прикладывать их к себе, рассматривая свое отражение в тусклом стекле. Затем девушка подлетела к маленькой работнице с ожогами на лице и вырвала у нее из рук серьги.