В первые годы после войны осколок, как угроза близкой смерти, занимал все мысли капитана Джона. Однако в душе он всегда гордился собой, бедным мальчиком из Манчестера, который своим героизмом и самоотверженностью способствовал славе империи. Но послевоенные перемены поставили его в тупик. Он видел, как одна за другой колонии освобождаются от господства Англии, перекраивается карта мира, рушится империя. Прочие, обыкновенные люди равнодушно приспосабливались к новому порядку, ни о чем не задумываясь и считая, что жизнь идет своим чередом. Но он не принадлежал к числу обыкновенных людей: возможно ли походить на других, если чувствуешь себя мертвецом среди живых?
Как это случилось, он и сам хорошо не понял, но, по-видимому, маленький осколок выскользнул из черепа и застрял у него в душе. Именно это он ощутил впервые, когда Англия, чтобы сохранить последние колонии, вынуждена была отправить свою королеву с визитом к королям африканских народов. Высокие титулы, мундиры, парады, церемонии с детства восхищали Джона Ньюмена. Но когда он случайно увидел в журнале, как его королеву со всеми почестями и церемониями принимает чернокожая королева с кольцом в носу, что-то оборвалось в его душе, С этого дня золотой жезл лорд-мэра и высокие с султанами шапки королевской гвардии казались ему такими же нелепыми, как это кольцо в носу. И с того дня пытка стала для него вдвойне нестерпимой.
Капитан стал вспоминать свою жизнь. Словно в предсмертные минуты, картины прошлого, необычайно ясные и отчетливые, проходили у него перед глазами. Они не имели печального привкуса воспоминаний, но оставляли странное ощущение холода, от которого волосы вставали дыбом. Особенно когда перед ним возникал образ худого, как скелет, Рабифиана.
Рабифиан был молодой индус, которого задержали однажды в подвале комендатуры в Лахоре. Ему удалось незаметно проскользнуть туда с запасом динамита; индуса случайно обнаружили в тот момент, когда он уже готовился поджечь запальный шнур. По длине шнура капитан Джон понял, что Рабифиан решил взорваться и сам.
У высокого тощего индуса были темно-зеленые глаза тигра, настолько странные, что капитан испугался, когда заглянул в них впервые. Никогда в жизни не встречал он у людей таких глаз. В течение всего допроса Рабифиан смотрел на него, не произнося ни слова, и на другой день совершил побег, напустив на охрану кобру, которую ему передали с воли его товарищи.
Потом капитан Джон забыл о нем и о многих революционерах, прошедших через его руки. Но внезапно тощий Рабифиан стал настойчиво являться ему. Индус стоял всегда молча, устремив на него пристальный взгляд своих страшных глаз. Затем, будто признав капитана, он улыбался ему, рылся в его бумагах, предлагал маленьких костяных слоников. Рабифиан делал это, чтобы отвлечь его внимание, так как всегда пытался дотронуться до его черепа – там, где застрял осколок. Джон Ньюмен приходил в ярость, вскакивал с места, но тут замечал, что его окружают бесчисленные Рабифианы, которые хотят прикоснуться к его черепу. Он хватал автомат и как безумный строчил по ним. Но никто не падал, даже не шевелился.
И Джон Ньюмен приходил в себя, мокрый от пота.
Он был глубоко уверен, что это страшное нервное возбуждение предвещает близкий конец. «Но какой, какой же конец? Может быть, осколок никогда не сдвинется с места», – в ужасе проговорил он и почувствовал, что еще скорей наступит его духовная смерть.
«Я умираю каждый час, каждую секунду, – шептал он из последних сил. – Но прошло столько лет, а я еще жив. Довольно, довольно думать. Впереди работа, работа и работа!»
– Где конверт? – закричал он вдруг на свою секретаршу, хотя конверт лежал перед ним на столе.
Джон Ньюмен успокаивался немного только тогда, когда целиком погружался в какое-нибудь дело. Его работа стада теперь единственной нитью, которая привязывала его к жизни. Правда, он не находил в своем занятии ничего особенно привлекательного, а последние приказы сэра Антони приводили его в желчно-ироническое настроение. По он цеплялся за работу с таким отчаянием, с каким умирающий цепляется за жизнь. Бесстрастный, методичный и вместе с тем одержимый, он всегда ухитрялся найти путь к достижению своей цели. Прошло три года с того дня, как бывший капитан обосновался в конторе на улице Б., и половина шахт в Греции за это время обанкротилась. Ежегодная добыча угля с 320 тысяч тонн в 1942 году упала до 125 тысяч в 1948 году. В этом же году сэр Антона с удовлетворением отметил на своей карточке: «1948. Ввоз в Грецию жидкого топлива – 822 121 тонна. Твердого топлива – 306 891 тонна». И сразу подумал, что должен представить своего подчиненного к награде. Ньюмен получил вскоре бумагу, с сургучной печатью и неясным оттиском какого-то высокого герба. Но он не испытал никакой радости и показался себе еще более несчастным.