– Кажется, я кое-что придумал! – Лицо Лукаса оживилось. – Есть один человек, как раз то, что нам нужно. Пошли, отыщем его.
– Кого?
– Ночного сторожа…
– Отца Катерины?
– Подпоим его уз о и посулим немного денег… Дочка не оставляет ему ни драхмы. Так что паше дело в шляпе.
Лукас быстро шел по галерее. Алекос молча следовал за ним. Он старался держаться на некотором расстоянии от десятника. Наверно, для того, чтобы убедить попадавшихся навстречу рабочих, что он здесь ни при чем. Но вскоре Лукас остановился и схватил Алекоса за руку. Его пухлые чувственные губы расплылись в улыбку.
– Скажите, господин Алекос, вы хорошо знаете Катерину? – И он лукаво подмигнул.
– После большого перерыва я сегодня утром видел ее в мастерской, где она работает.
– Правда, что с ней путается младший сын хозяина? Вы, наверно, что-нибудь слышали… – Глаза Лукаса заблестели.
– Я ничего не слышал, – резко ответил Алекос.
– Потаскушка, – сказал Лукас, противно хихикнув.
Алекос отдернул свою руку и опять немного отстал. Но десятник остановился и ждал его.
– Вы знали ее мать?
– Да.
– Ее расстреляли?
– Да.
– Говорят, она была коммунисткой. Вот проклятая! Подумать только, у этого пьянчуги ночного сторожа была такая жена! Их тогда вместе судил военный трибунал. Так ведь? Но он в штаны наложил, всех выдал. Я слышал, что во время суда он валялся в ногах у своей жены и умолял ее подписать отречение, чтобы спасти свою шкуру…
– Лукас, зачем ворошить то, что быльем поросло, – перебил его Алекос, не расположенный вступать с ним в подобный разговор.
Но тут внимание Лукаса отвлекла группа шахтеров, собравшихся у входа в штольню. Они окружили жандарма, который что-то записывал.
– Скоты… я наказывал им: если кто-нибудь придет снимать допрос, чтобы нашли сначала меня. Ступайте в барак и ждите меня там, я сейчас приду, – бросил десятник Алекосу и побежал к рабочим.
Барак, где жил ночной сторож Стелиос Кацарос, стоял на отшибе, вдали от поселка, почти на вершине небольшого холма. Когда подымался сильный ветер, ржавые листы жести на крыше со страшным шумом бились друг о дружку. На задворках в курятнике без дверцы, полном сухого помета, давно уже не было кур. Веревка, привязанная к вилам, воткнутым в землю, тянулась к открытой ставне окна. Шелковая комбинация с кружевами, пара чулок и еще какое-то женское белье, прикрепленное защипками, развевалось на ветру.
Алекос постучал в дверь. Ему никто не ответил.
«К счастью, его нет дома», – с облегчением подумал он. Оглянулся, не идет ли Лукас, и снова постучал, погромче. Опять никакого ответа. Он робко толкнул дверь и заглянул внутрь.
В глубине комнаты на низкой скамеечке сидел неподвижно старик с редкими спутанными волосами. Он откинулся на спинку кровати, склонив голову к правому плечу. Несмотря на то что рядом с ним горела жаровня, он был по шею укутан в коричневое солдатское одеяло.
«Нет, не может быть. Не может быть, чтобы за несколько лет так изменился человек!» – подумал, содрогнувшись, Алекос.
Сначала ему показалось, что сторож спит, и он хотел притворить дверь и уйти. Но вдруг увидел его глаза, обведенные синими кругами: они смотрели на него с поразительным спокойствием.
– Извини меня, я постучал, но…
– Я слышал. Здесь никто не стучится. Приходит то один, то другой, неизвестно зачем… Потом они уходят, – сказал с улыбкой сторож.
Дыхание у Стелиоса было тяжелым. Перед каждым глубоким вздохом он подымал голову и раздувал ноздри, а его бледное лицо с заостренным носом искажала болезненная гримаса.
– А тебе что надо? – равнодушно спросил он.
– Ты нужен десятнику… он скоро придет. Я подожду его. Мы с ним условились… Постарел ты, я тебя не узнал…
– А я тебя сразу узнал. Слыхал, ты служишь в конторе, да не приходилось встречаться. Что же ты стоишь?
Алекос сел на табуретку и огляделся вокруг. Против него на стене висела большая фотография Катерины. Волосы у нее были собраны в высокий пучок, и она кокетливо улыбалась. Такие фотографии девушки посылают на конкурс красоты. Осколок зеркала украшали портреты кинозвезд.
– Не приходилось встречаться, – повторил Стелиос – Тут я устроился, так сказать, временно, после той истории…
– Знаю, – пробормотал Алекос.
– Временно, – повторил он, несколько оживившись, – Разве это работа – бродить, так сказать, точно привидение, ночь напролет? А жалованье – двадцать пить драхм в день. Я же мастер. Помнишь…