Внезапно старик помрачнел, словно припомнив что-то. Он посмотрел Алекосу в глаза.
– Есть судья, – прошептал он, не объясняя своих слов. – Да, есть судья.
Некоторое время они оба молчали. Потом старик снова заговорил:
– Посиди, подожди немного. Хочешь подняться ко мне на чердак? Я приготовлю тебе кофейку. У меня есть кофейник и спиртовка. Там, наверху, потому что по ночам я варю кофе. С трудом засыпаю на пару часов. А ночь длинная, как дождаться утра? Раньше я вставал и бродил по дому. Но Димитрис выбранил меня. Сказал, что не хочет, чтобы его сон нарушали привидения…
Не переставая болтать, он поднялся, шаркая ногами, по мраморным ступеням и вошел в холл. Во всем доме царила мертвая тишина. Может быть, из-за этой тишины, Алекос, стараясь не шуметь, нехотя последовал за стариком. Поднявшись по внутренней лестнице и пройдя длинный коридор, они взобрались по узкой лесенке на чердак. Тесная комнатушка с фанерным потолком была заставлена поломанной, пыльной мебелью. Сырой воздух отдавал затхлостью. Старик поспешил прикрыть одеялом неприбранную постель со смятыми, грязными простынями и усадил Алекоса на край кровати.
– Стулья пыльные, испачкаешь свой костюм, – сказал он. – Сюда, наверх, никто не заглядывает. А вот кофейник. Если со мной что-нибудь случится, пройдет много дней, прежде чем меня хватятся. Какой ты пьешь кофе, сладкий? У каждого свои заботы. Тебе не холодно? Суровая нынче зима! Если не секрет, зачем тебе Димитрис?
– Я хочу уйти из конторы. И пришел именно это сообщить ему. Пусть поищет кого-нибудь другого, – произнес сухо Алекос.
– Вот как! Но ведь тебе платят приличное жалованье!
– Дело не в деньгах. Жалованье, ничего не скажешь, хорошее… Нелегко теперь получить такое… Но мое достоинство несовместимо с интересами компании, – добавил он сердито и в то же время взволнованно.
Старик тотчас отставил коробочку с кофе и, обернувшись, бросил на него удивленный взгляд.
– Я не знаю, что произошло, но сохраняй хладнокровие, оно у тебя есть, – проговорил он, покачав головой. – Раздражение, упрямство, вспышки гнева – все это признаки слабого характера. А слабый человек в конце концов мирится с обидами. Смотри, как бы этого с тобой не случилось. – Он повернулся к столику, где стояла спиртовка. – Видишь ли, у моего брата своп взгляды. Его ни в чем не переубедишь, впрочем, ему наплевать, что творится в душе у другого. Всегда было наплевать. Поэтому сначала обдумай хорошенько свое решение.
– По-твоему, я слабый человек? – спросил дрожащим голосом Алекос.
– Таковы многие люди. По существу ты похож на меня. С первого дня, как я с тобой познакомился, ты мне очень понравился… У стариков богатый опыт, и надо их слушать! Возможно, твое сердце обливается кровью, ты злишься и думаешь: «Довольно! Не могу больше терпеть эти унижения!» Я не говорю о больших унижениях, убивающих наповал. Я говорю о мелких, которые терпишь и не теряешь аппетита, перевариваешь обед, спишь и доволен собой. Вижу, тебя поразили мои слова. – Он не переставал помешивать воду в кофейнике. – Я кое-что понимаю в жизни. Правда, кончил только начальную школу, но моя покойная жена владела двумя языками. Когда наш сын Лабис учился, она помогала ему готовить уроки. А я в уме решал его задачки по арифметике. Ты любишь кофе с пеной?
– Мне все равно.
Он налил Алекосу кофе в грязный стакан, а себе в треснутую чашечку.
– Мы давно уже поссорились с Димитрисом, – продолжал он. – Как говорится, не сошлись характерами. Но когда он узнал, что я разорился, то послал мне двести драхм, Я тут же побежал в его контору и бросил их ему в лицо. Он не рассердился и не удивился. Через месяц я получил деньги опять, и повторилось то же самое. Но он знал, что в конце концов я от денег не откажусь. Видишь ли, нужда влечет за собой и разные унижения. Задолжал я бакалейщику, зеленщику, молочнику, понимаешь? Покойная жена моя все очень близко к сердцу принимала. Когда бакалейщик сказал ей однажды: «Хватит, госпожа, расплатись-ка сначала с долгом», – она сразу захворала. Я рассвирепел, решил бежать к лавочнику и швырнуть деньги ему в лицо. Вот я и оставил двести драхм, которые прислал мне брат. Иными словами, человек идет на одно унижение, чтобы спастись от другого. Не смешно ли? Тогда еще, можно сказать, положение было сносным. Потом стало труднее. Я не только оставлял каждый месяц деньги, но даже написал в письме, что прощаю его. Простить брата, разорившего тебя, нелегкое дело. В особенности когда ты принял его к себе в дом, кормил, поил. А затем наступает день, когда ты нуждаешься в его помощи и он может спасти тебя, но покидает в беде. Простить его – значит совершить поступок, угодный богу. Но я простил его не для того, чтобы показать свое великодушие. Я показал только, как низко я пал. Я простил его, чтобы получать от него побольше денег. Он понял это и с тех пор стал присылать мне на сто драхм больше. Всего на сотню. Мне пришлось попросить его прибавить еще.