Вдруг старик смущенно умолк, будто устыдился своей словоохотливости. Он допил из чашечки остатки кофе и быстро спрятал кофейник и спиртовку.
– Пойдем теперь к Димитрису, – сказал он и засеменил впереди Алекоса.
Они вошли в маленькую гостиную. Старик указал ему на трехстворчатую стеклянную дверь в глубине и, подойдя к ней на цыпочках, заглянул в замочную скважину. Его длинное пальто, застегнутое булавкой, почти касалось ковра.
– Он у себя в кабинете. Я лучше пойду в сад, чтобы не попадаться ему на глаза, – проговорил старик и поспешно вышел, закрыв за собой дверь.
Глава третья
В подвальчике «Мазик-сити» люминесцентные лампы разного цвета рядами тянутся по стенам и низкому потолку. Здесь тесно, и в часы большого наплыва посетителей воздух становится сизым от дыма. В одном углу зала – тир и игра в кольца. Рядом – игровые автоматы с раскрашенными рисунками и огоньками. Бильярды, механический футбол теснятся друг к другу, заполняя весь зал. Вокруг каждого автомата стоят юноши. Они бросают монеты, крутят ручку автомата, кричат, ругаются. Прислушиваясь к гулу их голосов, невольно вспоминаешь о школьной перемене. На многих узкие джинсы, яркие рубашки, кожаные куртки с меховым воротником. Сами они небритые, давно не стриженные. Те, кто поглупев, принимают нарочито небрежный вид, подражая героям американских кинофильмов, или похлопывают себя по бедрам, словно нащупывая спрятанный пистолет. Другие, у кого нет денег, слоняются от одной компании к другой и следят жадными глазами за игрой, выклянчивая сигарету или окурок, чтобы затянуться хоть несколько раз. Среди юношей, завсегдатаев этого заведения, многие курят гашиш. На некоторых лицах видны следы ранних пороков.
Клеархос остановился на нижней ступеньке и оглядел вал. Музыка, шум, свет ламп вывели его из оцепенения, в которое он был погружен, пока шел сюда. Едва кончилась смена, он поплелся домой и повалился на кровать. Все суставы у него онемели от работы в согнутом положении и страшно болели. Руки, лицо, грудь стали черными: сколько он ни мылся, въевшаяся угольная пыль во сходила. Кожа у него горела – так сильно он тер ее. Он настолько устал, что ему хотелось лишь одного – спать. Но едва он начал погружаться в сов, как тотчас вскочил: приближалось время возвращения прачки, а Клеархос не хотел видеть мать. Он вынужден будет разговаривать с ней и слушать ее брюзжание. Наклонившись над тазом, он еще раз помыл шею. Потом, одевшись, вышел из дому и быстро зашагал по улице.
Как только Клеархос услышал оживленные голоса, знакомый звон и стук, он почувствовал себя в привычной обстановке, и все происшедшее с ним за последние сутки на мгновенье показалось ему всего лишь сном. Пока он стоял на ступеньке, от ослепительного света у него закружилась голова. Клеархос схватился за лоб.
– Нет, это не сон, – прошептал он.
Клеархос подошел к автомату и хотел бросить драхму, чтобы выбрать пластинку. Но парень с испанскими бачками и грязными ушами схватил его за руку.
– Моя очередь, болван!
– Катись к… Ублюдок!
– Что ты сказал? – завопил парень. Он готов был броситься на Клеархоса, но испугался, увидев ястребиные глаза, устремленные на него.
– Ну ладно, уж больно ты прыткий, – поспешил он добавить с презрением и пошел к тиру, на ходу ковыряя в ушах.
Клеархос же направился к бильярду в глубине зала. Наклонившись над зеленым сукном, Зафирис целился кием в шар. Дожидаясь своей очереди, рядом стоял сын Фармакиса – Никос. Он посмотрел на вошедшего, сухо пробормотал «здравствуй» и продолжал машинально натирать кончик кия мелом. Клеархос стал наблюдать за катящимися шарами. Вдруг он почувствовал, как кто-то дружески похлопывает его по спине, и понял, что задумался.
– Здорово, Клеархос, – сказал, улыбаясь, Зафирис – Подожди. Еще пять карамболей, и я выйду из игры… Э, да не случилось ли чего? Что у тебя за рожа?
Чуть подальше, около механического футбола, кричали толпившиеся там парни. Радиола играла теперь негритянскую мелодию. Ее бешеный ритм увлек всех, кто не был поглощен играми. Несколько человек подергивались в такт музыке. Парень с испанскими бачками завывал, подражая негритянскому певцу. Со всех сторон слышался смех.
– Отойди чуть-чуть, ты мне мешаешь, – обратился к Клеархосу Никос, отстраняя его кием.