Сложная и запутанная картина развития чумы в ее эндемических очагах становится теперь ясной: «черная смерть» — это болезнь грызунов. Именно там, в подземных норах мышей, крыс, сусликов и тарбаганов, она может таиться годами и десятилетиями. Если изолировать, уничтожить эти природные очаги чумы, эпидемии среди людей навсегда прекратятся. «Черная смерть» будет стерта с лица земли.
Научная сторона вопроса решена. Теперь нужно действовать — устраивать противочумные станции в опасных районах, высылать в степь отряды, бдительно следить за малейшими вспышками подозрительных заболеваний среди степных грызунов, чтобы сразу, в самом начале, закрывать «черной смерти» дорогу к селениям и городам.
— Помяни мое слово: еще несколько лет — и мы навсегда покончим с чумой! — говорит мне Заболотный, молодо сверкая глазами. — Вот наша terminus ad quern![5]
Но дальнейшее наступление на коварного врага, затаившегося в степях, обрывает война…
ДВАЖДЫ ВОСКРЕСШИЙ
Началась мировая война, и для нас, медиков, наступило горячее время. Тысячами погибали люди на фронте — от ран, от столбняка и гангрены. А в тылу выползли на свободу тиф, дизентерия, холера, оспа и, конечно, чума. От них людей в тылу погибало раз в пять, а то и в шесть больше, чем в окопах от ран.
Война надолго нас разлучила и разбросала по Разным фронтам. Встречались мы с Заболотным в эти годы урывками, очень редко. Увиделись в декабре 1914 года в Москве на совещании бактериологов. Даниил Кириллович был председателем и делал доклад о своих работах по брюшному тифу. Поговорили мы только несколько минут в перерыве и разъехались: я на Западный фронт, он — на Кавказский.
Потом, года через полтора, по причуде прихотливой военной судьбы мы вдруг совершенно случайно встретились на какой-то станции возле Киева, забитой солдатскими эшелонами. Даниил Кириллович прямо на перроне рассказал мне, что успел побывать и на Галицийском фронте и на Северном, работал на эпидемиях и холеры и тифа, расспрашивал о моих военных скитаниях.
Неожиданно нашу беседу прервал какой-то юнец в форме вольноопределяющегося. Козырнув и прищелкнув каблуками, он попросил у Заболотного разрешения купить в буфете бутерброды.
Не сразу мы очнулись и сообразили, что идет война, кругом снуют солдаты и по уставу им полагается посещать буфет только по разрешению старшего из присутствующих военных чинов. Заболотный и оказался самым старшим по званию на перроне.
Поняв, в чем дело, он смущенно и совсем по-штатски сказал солдату:
— Пожалуйста, голубчик, кушайте на здоровье. Мы продолжали бессвязную, торопливую беседу, как вдруг наше внимание привлек громкий шум в буфете. Мы оглянулись.
В дверях буфета стоял какой-то усатый генерал и зычным голосом на весь перрон распекал только что подходившего к нам солдата.
— Кто вам разрешил войти в буфет, где находятся офицеры? — бушевал генерал.
Перепуганный «вольнопер» показал на Заболотного. Тогда генерал напустился на Даниила Кирилловича:
— Какое, милостивый государь, вы имели право давать разрешение, когда здесь есть чины повыше вас? Кто вы такой? Какой части?
— Я профессор Заболотный, — тихо ответил Даниил Кириллович.
Выражение начальственного гнева на генеральской роже сразу переменилось на умиленно-восторженное.
— Батюшки, профессор!.. — почти пропел он, разводя руками. — Как же я вас не узнал! Ведь я специально сюда приехал вас встречать. Машина ждет.
Заболотный жалобно посмотрел на меня, порывисто обнял, пробормотал:
— Ну, до побачення! Береги себя, хлопче! — и понуро поплелся за генералом, предупредительно расчищавшим ему дорогу.
Проходя мимо солдата, все еще стоявшего навытяжку, Даниил Кириллович вдруг остановился и сказал:
— Идите теперь, голубчик, и покупайте, что вам нужно. Идите! — и озорно, по-мальчишески подмигнул мне на прощание.
Поразительно, как даже в такой обстановке Заболотный ухитрялся заниматься научной работой, особенно изучением сыпняка — «военного тифа», как мы его называем. Интереснейшие его статьи об этих исследованиях попадались мне в те годы то в одном медицинском журнале, то в другом.
А из письма старого приятеля — сельского врача вдруг узнаешь, что у них, в каком-то заброшенном и никому не известном украинском местечке Любень Вельский, прибывший туда с воинской частью «известный тебе профессор Заболотный» успел устроить нечто вроде детского дома для сирот-беженцев.
Руководил всей санитарной службой во время войны окончательно уже выживший из ума все тот же принц Ольденбургский — о «медицинских изысканиях» его я уже рассказывал. Он рассылал по госпиталям сумасбродных инспекторов, под стать себе.