В прошлом году обозреватель New York Times Томас Фридман писал из Давоса: «Каждый год на Всемирном экономическом форуме есть какая-нибудь звезда или выделяющаяся тема» – (точка).соm, азиатский кризис. В прошлом году, согласно Фридману, звездой Давоса был Сиэтл. В Порто Алегре тоже была своя звезда; ею, несомненно, была демократия: что с нею сталось? Как заполучить ее обратно? И почему ее не так уж много внутри самой конференции?
На семинарах и в секциях глобализацию определяли как массовое перемещение благосостояния и знаний из общественной сферы в частную – посредством патентования жизни и семян, приватизации воды и концентрированного владения сельскохозяйственными землями. В Бразилии эти разговоры представлялись не шокирующими новыми откровениями доселе неслыханного явления под названием «глобализация», как это часто бывает на Западе, а частью не останавливавшегося, начавшегося более пяти веков назад процесса колонизации, централизации и потери самоопределения.
Эта позднейшая стадия рыночной интеграции означает, что власть и принятие решений теперь перепоручаются тем, кто расположен еще дальше от мест, где ощущаются последствия этих решений. Одновременно все более тяжелое финансовое бремя возлагается на города и поселки. Реальная власть перешла с местного уровня на штатный, со штатного на национальный, с национального на интернациональный, и так до тех пор, пока представительная демократия не станет голосованием каждые столько-то лет за политиков, которые используют данный им мандат для передачи национальной власти ВТО и МВФ.
Для выхода из этого глобального кризиса представительной демократии наш форум пытался наметить возможные альтернативы, но вскоре оказался в замешательстве перед несколькими принципиальными вопросами. Пытается ли это движение представить свой собственный, более человечный бренд глобализации, с налогообложением глобальных финансов, с большей демократией и прозрачностью в международном управлении? Или это движение против централизации и делегирования власти, в принципе, столь же недоброжелательное к левой, трафаретной на все случаи жизни идеологии, как и к алгоритму «Мак-Правительства», замешанного на форумах типа Давосского? Кричать приветствия самой возможности другого мира – это, конечно, здорово, но является ли целью конкретный другой мир, уже существующий в воображении, или, как выражаются запатисты, «мир с возможностью многих миров в нем»?
Консенсуса по этим вопросам не было. Одни группы, из числа связанных с политическими партиями, тянули в сторону объединенной международной организации или партии и хотели, чтобы форум издал официальный манифест, который смог бы стать наброском правительственных программ. Другие, работающие в стороне от традиционных политических направлений и часто прибегающие к активным действиям, отстаивали не столько объединенный взгляд, сколько универсальное право на самоопределение и культурное многообразие.
Атила Роке был одним из тех, кто страстно утверждал, что форуму не следует пытаться издать единый набор политических требований. «Мы стараемся разрушить единообразие мышления, а этого не сделать внедрением другого единообразного образа мышления. Честно говоря, я не скучаю по временам, когда мы все состояли в коммунистической партии. Мы можем достичь более высокой степени консолидации наших программ, но я не думаю, что гражданскому обществу следует стараться организоваться в партию».
В результате конференция не говорила единым голосом; одного официального заявления не было, а были десятки неофициальных. Вместо всеобъемлющих проектов политических перемен были фрагменты местных демократических альтернатив. Движение безземельных крестьян устроило делегатам однодневную экскурсию по вновь занятым бесхозным землям, используемым для долговременной культивации. Да и вообще, живой альтернативой представал сам город Порто Алегре – пример активной демократии, изучаемый во всем мире. В Порто Алегре демократия – это не рутинное занятие с избирательными бюллетенями, а активный процесс, идущий на расширенных заседаниях в городской ратуше. Центральным пунктом платформы Рабочей партии является так называемый «активный бюджет» – система, предусматривающая прямое участие граждан в распределении скудных городских ресурсов. Через комитеты – уличные и специальные, по отдельным проблемам – жители напрямую голосуют за то, какие мостить дороги, какие строить поликлиники. Эта передача власти вниз привела в Порто Алегре к результатам, которые прямо противоположны глобальным экономическим тенденциям. Например вместо урезания социальных услуг, как это происходит практически везде, город существенно их увеличивает. А вместо вселенского, до небес цинизма и неучастия в выборах – демократическая активность граждан, растущая с каждым годом.
«Этот город строит новую модель демократии, при которой люди не передоверяют управление государству, – сказала на форуме британская писательница Хилари Уэйнрайт. – Вопрос в том, как распространить это на национальный и глобальный уровни».
Может быть, посредством трансформации антикорпоративного движения в продемократическое, которое защищает право местных сообществ планировать и управлять – своими школами, своей водой, своей экологией. В Порто Алегре самой убедительной реакцией на всемирный провал представительной демократии стали именно радикальные формы активной местной демократии – в городах и поселках, где абстрактные понятия глобальной экономики становятся повседневными проблемами бездомности, загрязнения воды, переполненных тюрем и безденежных школ. Конечно, это невозможно без учета национальных и международных стандартов и ресурсов. Из всемирного социального форума органично рождается не движение за единственную глобальную форму правления (несмотря на все усилия некоторых организаторов), а видение все более связанной международной сети инициатив непосредственно с мест, каждая из которых строится на прямой демократии.
Демократия стала темой обсуждения не только на семинарах и в секциях, но и в кулуарах, и на шумных ночных митингах в молодежном кемпинге. Здесь предметом было не то, как демократизировать всемирное управление или хотя бы муниципальный процесс принятия решений, а нечто гораздо более близкое к телу – зияющий «демократический дефицит» на самом Всемирном социальном форуме.
Казалось бы, форум был неслыханно открытым: всякий желающий мог участвовать как делегат – никаких ограничений на число участников. И любой группе, желавшей провести семинар или мастерскую, в одиночку или совместно с другой, достаточно было лишь предоставить оргкомитету формулировку темы – прежде чем будет напечатана программа.
Но таких семинаров шло порой до шестидесяти одновременно, тогда как в событиях на основной площадке, где была возможность обратиться сразу к тысяче и более делегатов, главенствовали не про-тестные энтузиасты, а профессионалы-политологи и профессура. Одни участвовали заинтересованно, другие же выглядели болезненно отсутствующими: после восемнадцати и более часов полета на
форум мало кто нуждался в напоминании, что «глобализация – это пространство для полемики». Не пошло на пользу и то обстоятельство, что в секциях доминировали люди за пятьдесят, и в подавляющем большинстве – белые. Николя Булляр, заместитель директора бангкокского Focus on the Global South («Фокусировка на глобальном Юге»), полушутя сказал, что открывавшая форум пресс-конференция «выглядела как Тайная вечеря – двенадцать человек со средним возрастом 52 года». Не самой выдающейся была также идея сделать VIP-зал, анклав покоя и роскоши исключительно для приглашенных, из стекла. Раздражение таким неприкрытым разделением на категории среди разговоров о народовластии стало наглядно проявляться примерно тогда же, когда в молодежном кемпинге кончился запас туалетной бумаги.