- Кулак против пистолета - это превышение? - засомневался Казарян.
- Это смотря какой кулак.
- И смотря какой пистолет, - добавил Казарян. - Могу сообщить вам, что пистолет - офицерский "Вальтер", с помощью пули делающий в людях очень большие дырки.
- Хватит, - прекратил их препирательства Смирнов. - Что с этими... Пострадавшими?
- У Самсонова раздроблена челюсть и повреждены шейные позвонки. У Француза (фамилия-то какая, прямо кличка!) сломана скульная кость. Вот что, оказывается, можно наделать голыми ручонками, - игрив был дежурный врач, развлекался как мог, коротая ночное время.
- Говорить могут? - спросил Смирнов.
- Смотря кто.
- Самсонов в первую очередь.
- Этот вряд ли. Впрочем, пойдемте, я вам его покажу.
...Они прошли тюремным коридором, и надзиратель, гремя ключами, открыл больничную палату. Все как в обычной больнице, но воняло тюрьмой, ощутимо воняло.
- Ну, тут у вас и дух, девки... - вспомнив "Петра Первого", процитировал из любимой книги Казарян.
- Это не у нас, это у них. Или у вас, - отпарировал врач.
Не забинтованы лишь глаза, но они были закрыты.
- Человек-невидимка, - сказал Ларионов.
- Когда заговорит? - спросил Смирнов.
- Через две-три недели, не раньше.
- А Француз?
- Завтра можете допросить.
- Теперь вот что. Мне нужны одежда и обувь Самсонова.
- Тоже завтра. Старшина-кастелян будет к восьми часам утра.
...Делать больше в этой конторе было нечего, и они поехали на Петровку. В машине Казарян мерзко хихикнул.
- Хи-хи, - произнес он, - хи-хи.
- Жаль, что из больницы уехали, - заметил Ларионов. Можно было бы тебя сдать.
- Не та больница, Сергей, - ухмыльнулся Смирнов. - Ему в Кащенко надо.
- Хи-хи, - не унимался Казарян. - Хи-хи.
- Ты чего? - уже обеспокоенно вопросил Ларионов.
- А ничего. Картины разные выдумываю, - ответил Казарян. - Стилягу того из трамвая вспоминаю. Как он без лондонки остался. Единственный потерпевший.
- Хи-хи, - мрачно подытожил Смирнов.
Борода был поклонником многочисленных талантов Казаряна-старшего, а Романа, которого он знад с титешнего возраста, любил, как любят непутевых сыновей.
- Ромочка, запропал совсем, дурачок, - говорил Борода, нежно держа Романа за рукав и задумчиво разглядывая небритую (щетина у Казаряна по-армянски росла, с дьявольской скоростью) личность блудного сына.
- Работы много, Михаил Исаевич, грустно поведал Роман.
- Зачем тебе работа, Рома? Ты был замечательным бездельником, остроумным, обаятельным. И все тебя любили. А теперь что? Скучный, усталый, злой. Бросай работу, Рома, что это за работа - жуликов ловить!
Борода подмигнул Александру, давая понять, что шутит и широким жестом пригласил в зал. В ресторан ВТО после двенадцати ночи, в ресторан ВТО после спектаклей.
Дом родной. Знакомые и полузнакомые все лица, перекличка от стола к столу, общий шум, общий крик, общие шутки, общий смех. И выпить с устатку, и пожрать от пуза, и потрепаться, и поругаться. Заходи, друг, заходи!
Борода устроил их в фонаре за маленьким (чтобы не подсаживались) столиком. Неярко горела старомодная настольная лампа под домашним оранжевым абажуром, освещая жестко накрахмаленную полотняную скатерть. Смирнов положил руки на стол и понял:
- Надо руки помыть, - и пошел в уборную.
Официантка Галя благожелательно ждала заказа.
- Пожрать нам, Галюща, так, чтобы в полсотни влезть, - распорядился Казарян.
- А выпить?
- И денег нет, и не надо.
- А то принесу?
- Не надо, - твердо решил Казарян.
- Устал, Ромочка?
- Озверел, Галочка.
Вернулся из сортира Смирнов. Ларионова они не уговорили, он к семейству рвался. Да и не уговаривали особо, им вдвоем побыть надо было. Казарян в ожидании тоже положил руки на стол, брезгливо на них глянул, сказал с сожалением:
- Неохота, но следует помыть, - и удалился. Александр оглядел маленький фонарный зал. Уютно, доброжелательно, покойно. Он вытянул под столом ноги, закрыл глаза и тотчас открыл их: звякнул поднос. Быстроногая Галочка расставляла закусь. Возвратившийся Казарян благодарно поцеловал ее в затылок:
- Кио в юбке, волшебница, радость моя...
Мелкие маринованные патиссоны для аппетита, свежий печеночный паштет под зажаренным до бронзового благородного блеска лучком, крепенькие белые грибы, деленная острым кухоным ножом на куски загорелая тушка угря. И три бутылки "Боржоми". Галя красиво расставила на столе все это и пожелала:
- Кушайте, ребятки.
Роман разлил боржом по фужерам. Вода бурлила, исходя пузырьками. Одни пузырьки прилипали к стеклу и сплющивались, теряя идеальную форму шара, другие мчались вверх и, домчавшись, самоуничтожались, взрываясь мельчайшими брызгами. Попили бурливой водички, отдышались, пряча благодетельную отрыжку и посмотрели друг на друга.
- Третьего Алик отпустил, - сказал Смирнов.
- Зачем?
- Ты что, Алика не знаешь?
- Меня он на ринге не отпускал. Добивал, если была возможность.
- Так то на ринге.
- Давай поедим, а? - предложил Казарян, и они приступили к еде. Не торопясь, истово, поглощая все подряд. Но поглотить все не удалось: к их столу, волоча за собой стул, подходил Марик Юркин, характерный комик, восходящая звезда. Восходящая звезда была миниатюрным милым пареньком, которая, напиваясь, превращалась в большую скотину. Сейчас же - почти трезв. Поставил стул к их столику, ухватил за руку пробегавшую мимо Галочку и заказал репликой из анекдота:
- Галчонок, сто грамм и вилку! - и улыбнулся всем, и оглядел всех, ожидая ликующей реакции. Поймав вопросительный взгляд Гали, добавил серьезно: - Поторопись, родная.
- Мы разговариваем, Марик, - строго объяснил Роман.
- Вы не разговариваете, а едите, - резонно заметил Марик. - А разговаривать будем втроем.
Объявилась Галя, держа в одной руке графинчик и рюмку, в другой вилку. Демонстративно бросила все это перед Мариком, который тут же налил рюмку, вилкой пошарил в грибах, выбирая грибок посимпатичнее, нашел, выпил, закусил и выдохнул удовлетворенно.
- Все? - поинтересовался Роман.
- Минуточку, - одернул его Марик и налил из графинчика вторую. Последнюю. Он бусел на глазах. Выпил, грозно глянул на Романа. - Ты как со мной разговариваешь, сопляк?
- Готов, - понял Роман, встал, за шиворот поднял Юркина, взял его под мышку (под правую руку), левой рукой захватил стул и направился к выходу, к понимающему швейцару Тихону. Марик болтал ногами (аккуратно) и языком (непотребно), но никто на это внимания не обращал: привыкли, что каждый день Юркина в конце-концов выкидывают. Роман сдал его Тихону и вернулся.
- С чего это он так сломался? - поинтересовался Александр.
- Не умеет. А гулять хочет, как знаменитость из легенды.
- Что делать будем? - помолчав, задал главный вопрос Смирнов.
- Отпустил его Алик или он сам сбежал - не имеет значения, Саня.
- Имеет. Если Алик его отпустил, то опознавать не будет.
- Зачем тебе третий? Грабежом этим пусть район занимается. А Самсонова нам отдадут. Чует мое сердце - он.
- Самый глупый. Дурачок подставленный, - вспомнил Костины слова Александр.
- Вот мы и займемся дурачком.
- А кто его подставил?
Галочка принесла филе по-суворовски. Алик поцеловал ей локоток и попросил:
- Санкцию на обыск, Галочка.
- Сорок три шестьдесят, - ответила догадливая Галочка и, получив от Казаряна две бумажки по двадцать пять, ушла за кофеем. Заметав филе, они откинулись на стульях и закурили.
- Решили колодец до воды копать? - огорченно понял Роман.
- А куда деваться?
- Альку прижать надо.
- Прижмешь его, как же! Сначала отпустил, а потом милиции сдал? Мы же благородные, мы слово держим.
- Тогда свидетели.
- Свидетели от страха того паренька не видели, они на пистолет смотрели. Алька-то бил, прицеливался куда ударить и, ясное дело, рассмотрел его. Если даже паренька найдем, на честном, без подтасовки проведенно опознании свидетели его не отыщут.