Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Кружится, клубится.
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги
Пыль да туман.
Холода, тревоги,
Да степной бурьян.
В следующую пятницу Алик благополучно написал грековское сочинение, а в субботу ехал в подшефный колхоз, в деревню Дуньково, направленный туда рассудительным начальством, которое твердо знало, что он герой-то, конечно, герой, но лучше ему пока быть подальше.
Скверное это дело, - пить водку в кузове грузового автомобиля на полном ходу. Из горлышка еще так-сяк, но Алик не умел из горлышка. Кричали девчата, и ребята из цехов.
- Александр Иванович, просим, Александр Иванович, давайте!
Машина шла по сравнительно ровному Волоколамскому шоссе, но шатало таки порядочно: горлышко три раза опасно ударилось о край гладкого стакана, вызвав тонкий и веселый звон. Алик опрокинул стакан в себя, и водка пошла под язык, в нос, по углам рта и - частично - в горло. Непопавшее туда он жевал и заглатывал. Он страдал и плакал.
- Летят утки, летят утки...
- ...Да два гуся, - запели девчата из типографии. Отходили на конус большие леса вдоль дороги, было пасмурно, отлетая, вяло пролетали галки, а где-то далеко летели утки и два гуся! Алик пробрался к кабине - поближе к девчатам - и стал подпевать. Он сейчас любил всех девчат, но подсел к хорошенькой блондинке Асе.
- Пьяненький, - тихо сказала Ася. Песня кончилась, и девчата заговорили. Поэтому Алик ненавязчиво прижался к теплому Асиному боку. Ася нерешительно пошевелилась. Тогда он обнял ее за талию, и она сразу же громко сказала:
- Ох, девочки, колхоз этот мне совсем уж не нужен. Колька на неделю приехал, Клава. Ты его знаешь? - крикнула она в угол. - А я - на месяц в колхоз загремела. С кем теперь погуляешь в удовольствие.
Она стремительно обернулась к Алику, он увидел ее удалые глаза, заробел и убрал руку. Она отвернулась, и он опять обнял ее за талию. Уставшие от дороги и водки, все замолчали. Алик положил голову на Асино плечо и стал подремывать. Изредка встряхивало, и тогда он виском ударялся о какую-то костяшку из худенького Асиного плеча, от которого пахло бедным жильем и большой семьей.
- Через десять минут на месте! - громогласно объявил рыжий Тимка из электроподстанции. Зашевелились все.
- А где мы здесь жить будем? - спросила Ася, еще раз резко, на мгновенье обернувшись к Алику. Шутила, видно, с ним.
- Это ты у председателя спросишь, - ответил Тимка.
- Я спросил сегодня у менялы,
что дает за полтумана по рублю:
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю".
Ася замолкла.
Та, что звалась Клавой, попросила:
- Ася, дальше.
А Тимка мрачно сказал:
- Меняла - председатель ответит тебе по-русски кратко. Большой барбос.
Машина въехала в село Буньково и вскоре остановилась. Все еще сидели по лавкам, когда через борт заглянула в темный кузов хитрая славяно-азиатская харя.
- А что это за рожа? - басом поинтересовалась Ася.
- А это председатель, - тонким голосом ответил Тимка.
Председателева харя добро заулыбалась, съежилась от искусственной радости и произнесла:
- Сразу видно: москвичи приехали. Рад приветствовать!
- Тимофей, ты? - обеспокоился председатель.
- Ребята, он ласковый! Значит, придется лес возить, - догадался Тимка.
- Я, родной, я. - Тимка перегнулся через борт, снял с председателя кепку и трескуче поцеловал его в лоб. Председатель вырвал кепку и удалился.
По домам всех расселяла молчаливая и деловая бригадирша. Рыжий Тимка из электрической подстанции бросил свой мешок и убежал. Алик с дотошностью устраивался. Устроился, и стало скучно. Но тут же явился Тимофей и, мерцая воспламененным от беготни лицом, обрадовал:
- Пиво в чайную завезли. Свежее.
В чайной пахло конской мочой и ногами. Толкая рифленые ватные сапоги, Алик и Тимка пробились к стойке. Светло-желтая струя долбила кружки. Мужики зачарованно глядели на струю.
- Два по сто и четыре кружки, - сказал Алик.
- Споловиним, - присоветовал Тимка. Отпили по пять-десять и запили пивком.
- Хорошо, - отметил Алик.
- Зачем тебе Аська? - спросил Тимофей.
- А я знаю? Я - доктор? - Алик отвернулся и посмотрел на соседний столик. За тем столиком в окружении односельчан в голубом пиджаке и серых брюках сидела невыразимая местная знаменитость - олимпийский чемпион по штанге в легчайшем весе, карманный такой паренек. Он угощал своих и рассказывал о прекрасной, заграничной жизни.
- У нее парень есть. Мой приятель, - расхрабрился Тимка.
Алик поднял стакан с остатками водки и обратился к столу чемпиона:
- Выше знамя советского спорта.
Чемпион долго смотрел на Алика неразумным взором и медленно поднимал стакан. Поднял, наконец, выпил и направился в стойке, которая была чуть ниже его плеч.
- Доня, три по сто! - приказал чемпион, но парень, очередь которого подошла, легонько отстранил чемпиона от стойки. Высокий легкий координированный парень - горожанин.
- Ты знаешь, кто я? - сурово спросил чемпион.
- Знаю, - спокойно ответил парень. - В очередь вставай.
- Знаешь, а не уважаешь! - укорил чемпион.
- Пьяного - не уважаю.
- А если я тебя пополам разорву?
- А если я тебе по шее?
- Да, молодежь пошла... - огорчился чемпион и стал в очередь из трех человек.
Наблюдавшие за жанровой сценкой Алик и Тимка успокоились и приступая после водки к пиву, вальяжно поменяли позы.
Нога Алика ткнулась под столом во что-то мягкое. Что-то мягкое заворочалось под столом.
- Собака, что-ли? - удивился Алик.
- Черт его знает. Может и телок, - философски заметил Тимка.
Грязная рука снизу откинула край клеенки. Противоестественное рыло возникло из-под стола.
- Ребятки, - слезно сказало рыло, - оставьте пивка хлебнуть.
Ах, танцы на шоссе! Баянист запрокидывал голову и наяривал вальсы, фокстроты и танго. Наяривал до того однообразно, что трудно было разобрать, где вальс, где фокстрот, где танго. Местные рослые девчата в цветастых и темных пиджаках, открячив зады, трудолюбиво и истово исполняли все танцы. Подружка с подружкой. Мелкие по сравнению с москвичами парни, терпеливо щелкали семечки - ждали своего послетанцевого часа. Каждые три минуты на танцы набегали два ослепительных огня: на Москву мчались молоковозы. Не прекращаясь, танцы сваливались на обочину.
Алик в конце концов затосковал. Потрещав в кармане бумажками, он подозвал Тимку.
- Тима, чайная еще работает?
Ничего-то не надо было объяснять Тимке. Сокращая разговор, он предложил:
- Давай половину, сбегаю.
Алик беспокойно ждал его, когда подошла Ася.
- Александр Иванович, потанцуем!
Они прошлись в прыгающем фокстроте. Ася смотрела на него, как хозяйка.
- Вы на комбинате ужасно серьезный.
Алик ждал Тимку, и поэтому по небрежности ответил невежливо:
- Уж какой есть.
- А здесь простой, веселый, - она не хотела замечать грубости.
- Парень я простой, провинциальный, - пропел Алик, точно попадая в баянистову музыку. Под эту музыку получалось все.
- Уж до того простой, уж до того провинциальный! - сказала Ася грустно.
- Александр, пошли! - крикнул Тимка издалека.
- Вы меня извините, Асенька. - Алик остановился и слегка прижал ее к себе. На миг ощутил ее груди, учуял острый запах волос и захотел, чтобы так было долго.
- Идите, - сказала она. - Идите. Только не напивайтесь.
Он хотел обидеться, но уже не хотел оставаться. Ничего не сказав, он кинулся в темноту на Тимкин голос.
Они сели у овражка. Снизу несло нежной травяной прелью. Тимка и стакан принес. Алик принял дозу и лег на спину. Тимка звучно принял свою. Алик закрыл и открыл глаза. Звездный небосвод дрожал над ними. Они лежали на траве, и опять для них стала слышна жалобная гармоника, и шум молоковозов, и пронзительные вскрикивания простодушно кокетничающих девчат.