Заботясь о малыше Олли
Книга: Заботясь о малыше Олли
Автор: Изайя Винтер
Жанр: СЛЭШ, БДСМ
Рейтинг: 18+
Серия: Разные сердца #1 (про разных героев)
Номер в серии: 1
Главы: 14 Глав
Переводчики: Ленуся Л.
Редактор: Анна Л.
Вычитка и оформление: Катя Л.
Обложка: Алёна К.
ВНИМАНИЕ! Копирование без разрешения, а также указания группы и переводчиков запрещено!
Специально для группы: K.N ★ Переводы книг
(https://vk.com/kn_books, https://t.me/kn_book)
ВНИМАНИЕ: Эта книга предназначена для взрослых читателей (18+). Хотя не во всех книгах этой серии будут представлены элементы Age Play, Daddy Kink или Adult Baby/Diaper Lover, в этой книге они есть. Мы понимаем, что такого рода материал не для всех, и если вам это не по душе, не стесняйтесь пропустить эту книгу. Автор старается писать все книги, чтобы их можно было читать и воспринимать как самостоятельные истории. Однако, прочитав их все вместе, вы получите более полное и насыщенное впечатление, поскольку персонажи прошлых книг могут неожиданно появиться в следующих книгах.
История содержит: ММ отношения, Daddy Kink, элементы БДСМ, передача власти, Age Play, немного AB/DL, краткое упоминание о жестоком обращении с детьми в прошлом, быстрое развитие чувств, чрезмерная сладость, «долго и счастливо» и никаких страданий.
ВНИМАНИЕ!
Копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков запрещено!
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Глава 1
Оливер
Я сидел в машине и, сжимая руль, смотрел на вход в магазин. Ладно, скорее сверлил его взглядом. Сверлил взглядом вход в магазин.
Но магазин не виноват. Нет, виноваты счастливые беззаботные люди, спокойно совершавшие покупки, пока я находился на грани очередной панической атаки. Втянув нижнюю губу между зубов, я неохотно потянулся к дверной ручке, но застонал, когда заметил, как дрожала рука и вернул ее на руль.
Почему это так чертовски трудно?
Это несправедливо.
Закрыв глаза и сделав глубокий вдох в попытке успокоиться, я осознал, что вот-вот разревусь, как ребенок. Очень хотелось топнуть ногой, но сдержался. Большинство людей не хотели бы видеть, как ребенок устраивает истерику на парковке продуктового магазина, не говоря уже о том, чтобы наблюдать, как истерику устраивает взрослый мужчина.
«Папочка был бы не против», — прошептал хитрый голос у меня в голове. — «Он бы строго отчитал тебя и отвел внутрь. И мог бы даже наказать тебя позже, если бы ты вел себя достаточно плохо. Если повезет, он бы отшлепал твою непослушную попку, а потом отправил бы стоять в угол, чтобы ты подумал над своим поведением».
Я застонал и уронил голову на руль. Румянец, вспыхнувший на моих щеках, не шел ни в какое сравнение с ощущением тесноты в джинсах от мысли о наказании Папочки. Я заерзал на сиденье, представляя, как Папочка стягивает с меня штаны, устраивает меня на коленях и, удерживая на месте, отвешивает шлепки. Как бы я ни умолял и ни плакал, он не остановился бы, пока не убедился, что я усвоил урок.
— Если бы у меня был Папочка, я бы вообще не закатывал истерик, — убеждал себя я, потому что это совершенно нормально. — Он бы обнял меня, успокоил, защитил и держал за руку в магазине.
И мой член стал еще тверже.
Я опустил взгляд и нахмурился на свою эрекцию.
— Ты совсем не помогаешь. Больше никаких разговоров про Папочку, пока ты не научишься вести себя на людях.
Несколько лет назад я совершенно случайно наткнулся на age play и почувствовал, как все внутри меня напряглось от нужды, совсем как тогда, когда впервые понял, что я гей.
Я улыбнулся, вспомнив вечеринку у бассейна Шейна Аллана в седьмом классе. Все мальчишки шептались у стола с закусками, обсуждая девочек и их купальники, я же не мог отвести глаз от Диего Монтоя с его золотистой загорелой кожей, непослушными темными волосами и темно-синими плавками, которые казались соблазнительными даже для двенадцатилетнего меня.
Тогда я от этого отмахнулся, понимая, что родители никогда не примут сына-гея. И так было сложно слушать мерзкие комментарии отца, когда по телевизору шло, цитирую, пидорское дерьмо, или видеть лояльное согласие матери. И я точно знал, что не выдержу, услышав это в свой адрес.
Ушло довольно много времени, но в итоге я научился не вздрагивать, когда отец начинал свои тирады. Это просто стало частью моей жизни, что приходилось терпеть, потому что, в конце концов, это не имело значения. Точнее я не мог придавать этому значения. У меня был план.
Шаг первый: держать рот на замке, пока мне не исполнится восемнадцать.
Шаг второй: как только я поступлю в колледж, найти свою настоящую семью, семью, которая приняла бы меня не вопреки тому, кем я был, а потому что они любили бы меня безоговорочно.
Шаг третий: как только буду финансово обеспечен, я решу, рассказывать ли моим родителям о моей сексуальной ориентации или нет.
Я все тешил надежду, что когда-нибудь в будущем, с возрастом, родители, возможно, смягчатся, ну или хотя бы проглотят слова, не желая терять из жизни единственного ребенка. Но вместо этого все рухнуло одним ничем не примечательным днем.
Устав скрываться и постоянно привирать, дабы прожить очередной день, я, сидя за обеденным столом, шепотом выложил все лучшему другу за завтраком. Эта картинка до сих пор всплывала в голове — резиновые блинчики с крошечным пакетиком сиропа, масло рядом с пакетиком 2% молока и банан, покрытый мелкими коричневыми пятнами от зрелости. Я до сих пор терпеть не могу блинчики. Да и мне всегда больше нравились вафли.
На первом уроке математики я сидел, испытывая невероятную легкость от того, что поделился хоть с кем-то секретом, и, не осознавая, как менялся вокруг меня мир. Люди заговорили. Поползли слухи.
Я представил, как одноклассники перегибались через парты, перешептываясь. Оливеру нравятся мальчики. Перед глазами всплыла картинка их телефонов в руках, быстро печатающих пальцев. Оливер гей. Оливер сосет член.
В течение дня я замечал на себе все больше косых взглядов, но не предал этому значения. Мой лучший друг не рассказал бы. Будучи абсолютно в этом уверенным, я игнорировал все знаки вокруг и становившийся все больше и тяжелее ком в животе. Не обращая внимания на хихиканье и пристальные взгляды в автобусе, я рванул по улице домой, в безопасность.
И только оказавшись у входной двери, я осознал, что что-то не так.
Машина отца стояла на подъездной дорожке.
Обычно он уходил с работы около пяти и приходил домой к шести. Я сразу понял, что кто-то умер.
Наивно, знаю, но это тогда казалось единственным разумным объяснением. Или единственным объяснением, которое я себе позволил.
В слепой панике я распахнул дверь, лихорадочно оглядываясь в поисках родителей. Мой отец стоял перед лестницей. Руки скрещены на груди, лицо красное от гнева и отвращения.
Он знает.
Сердце ушло в пятки, а перед глазами все поплыло черными пятнами, когда страх и адреналин затопили мое тело.
Он знает. Он знает. Он знает.
Это была единственная мысль в голове. Глянув правее, я уставился на семейные фотографии, украшавшие стену на лестнице. Разглядывал счастливые воспоминания из детства, когда он открыл рот и мой мир перевернулся. Не помню, что именно говорил отец, и, честно говоря, не хочу вспоминать. Порой некоторые вещи лучше закопать поглубже в памяти, и полные ненависти слова отца сыну входят в их число. Но я ясно помню, как отец указал на дверь и крикнул убираться и никогда не возвращаться, пока мать плакала в соседней комнате, повернувшись ко мне спиной.