— Да, тетя Милли.
— Увидимся позже, дорогой.
— Пока. — Я повесил трубку и надулся. Вот и закончилось мое воскресенье, проведенное дома с Папочкой, и я не мог винить никого, кроме себя.
— Папочка, — сказал я, одарив его самой яркой улыбкой.
Он оторвался от книги, бросив на меня взгляд.
— Что ты сделал?
— Ну, в пятницу тетя Холли пригласила нас на ужин, но я забыл тебе сказать. Так вот, тетя Милли грозится приехать на следующей неделе… без предупреждения, — я изобразил на лице свое лучшее обиженное выражение.
Он ухмыльнулся, положил книгу на кофейный столик и сел.
— Тогда, полагаю, мы идем на ужин к твоим тетям. Во сколько нам нужно быть?
Я фыркнул, втайне ожидая, что он скажет, что нам не обязательно идти.
— В пять.
— Ты все еще беспокоишься, что они меня отпугнут?
— Нет, — ответил я с сияющей улыбкой. — Ты любишь меня.
— Правильно, Солнышко. — Папочка встал с дивана и направился на кухню. — Я проголодался. Как насчет чизбургеров на ланч?
Я знал, что перегибал палку каждый раз, когда Папочка смотрел на меня, а я все еще дулся, но я действительно не хотел ехать к тетям. Я хотел остаться дома с Папочкой и поиграть со своими паровозиками или пораскрашивать. Поход на званный ужин казался мне скучным.
— Оливер, перестань дуться. Мы пойдем, и точка.
Я скрестил руки на груди и нахмурился.
— Но я не хочу.
— Это тебе решать? — Я нахмурился, когда слова Папочки дошли до меня.
— Нет.
— Тогда перестань дуться.
Я подумал об этого минуту, но мне действительно не хотелось идти. Я еще больше выпятил губу, превратив из милого выражения в нелепое.
— Оливер, я скажу тебе это последний раз. Ты уже сказал своим тетям, что мы придем. И сейчас мы не откажемся. Если ты будешь дуться, это ничего не изменит.
— Отлично, — ответил я, но было видно, что Папочке действительно не понравилось мое отношение.
— Вот и все, — проговорил он, вставая с дивана. — Я не хотел этого делать, но, похоже, тебе нужно напомнить, кто здесь главный.
Я почувствовал, как мои глаза округлились, когда он направился на кухню.
— Что?
Я поднялся с пола и последовал за ним.
— Папочка, что ты имеешь в виду?
Мы встретились в коридоре, когда он возвращался в гостиную, держа в руках стул. Я замер, когда он пересек комнату и поставил его в угол сиденьем к стене, громкий стук эхом разнесся по комнате, когда ножки коснулись пола. Я уставился на него, и на глаза навернулись слезы. Я поднял глаза и поймал взгляд Папочки. Недовольного выражения его глаз было достаточно, чтобы вывести меня из оцепенения.
— Папочка, я…
— Садись, — сказал он, указывая на стул.
Я перевел взгляд со стула на него.
— Я не хочу, — тихо сказал я. — Мне не нравится угол.
Я почувствовал, как по лицу потекли слезы, но он был тверд.
— Садись, — повторил он более твердо, чем в первый раз.
Я подошел и встал рядом со стулом, который должен был стать моим, сколько бы Папочка ни хотел, чтобы я там оставался. Я уставился на стул, пытаясь найти какой-то способ избежать этого.
— Солнышко, если мне придется повторить еще раз, я добавлю к твоему времени еще пятнадцать минут.
— Пятнадцать минут, — воскликнул я, в ужасе уставившись на Папочку. — Это слишком долго!
— Теперь тридцать минут, хочешь, чтобы было сорок пять?
Широко раскрыв глаза, я покачал головой.
— Нет, Папочка, — проговорил я, а затем быстро опустился на стул. Я посмотрел на него и стал ждать.
— Сейчас же, — сказал Папочка, указывая на угол. — Твое время начинается, когда ты поворачиваешься лицом к углу. Я хочу, чтобы ты подумал о том, что ты сделал и почему оказался в углу. Когда твое время истечет, я приду за тобой, и мы поговорим об этом.
Кивнув, я отвернулся в угол и зажал руки между коленями, чтобы не ерзать. Я чувствовал себя таким глупым. Все, о чем просил меня Папочка, это чтобы я перестал дуться из-за, ради всего святого, похода на ужин к моим тетям. Мне нравилось бывать там. Я понятия не имел, почему часами дулся, когда знал, что отлично проведу время.
Мне было интересно, как долго я просидел в углу. Тридцать минут — это долго, когда мне нечего было делать. Я дернулся, чувствуя, что мое внимание начинает рассеиваться. Один взгляд не повредит, верно? Я немного повернул голову влево и подождал, заметит ли это Папочка. Я даже не знал, был ли он со мной в комнате. Почувствовав себя немного смелее, я повернул голову еще немного.
— И это еще десять минут, Солнышко.
Ахнув, я резко развернулся и сосредоточился на углу. Я почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы, понимая, что даже первое наказание не выдержал, не облажавшись.
Я сидел в углу, терзаясь чувством вины, когда услышал, как за моей спиной сработал таймер. Я подпрыгнул и уже собирался развернуться, когда мысль о том, что мне придется провести в углу еще какое-то время, остановила меня. Папочка сказал, что придет за мной, когда мое наказание закончится.
— Хорошо, Солнышко, иди сюда.
Я вскочил со стула и побежал к нему, где он сидел на диване. Он все время был там. Я запрыгнул к нему на колени с жалобным всхлипом.
— Папочка, прости меня.
— Ш-ш-ш, все хорошо, Солнышко. Ш-ш-ш.
Мои рыдания перешли в икоту, пока он гладил меня по спине.
— Прости, что разочаровал тебя.
— Солнышко, — твердо сказал он, отстраняя мое лицо со своего плеча. — Послушай меня. Ты меня не разочаровал. Маленькие мальчики попадают в неприятности, это просто факт жизни. У тебя были неприятности, ты принял наказание как хороший мальчик, и теперь все кончено.
— Что?
Папочка провел большими пальцами по моим щекам, вытирая с них слезы.
— Все закончилось. Теперь чувствуешь себя лучше?
Я откинулся на его коленях и замер. Теперь, когда я подумал об этом, я действительно почувствовал себя лучше.
— Да, — ответил я, чувствуя странную гордость за себя.
— Хорошо, теперь мы можем поговорить о том, почему ты вообще так себя вел. В наказании нет смысла, если ты не можешь рассказать мне, чему оно тебя научило.
Лицо Папочки было суровым, когда он усаживал у себя на коленях.
— Почему ты дулся весь день?
Мне потребовалось время, чтобы обдумать это, но я все еще не был точно уверен, о чем я думал.
— Я не знаю. Мне просто хотелось остаться здесь, с тобой. Наверное, я думал, что если буду достаточно долго ныть и дуться, то ты позволишь нам остаться дома.
Папочка кивнул и провел рукой вверх-вниз по моему боку.
— Ты проверял меня?
Я нахмурился, не понимая, о чем он говорит.
— Что? Как я проверял тебя?
— Некоторым Малышам нужно проверить своих Папочек, чтобы увидеть, как мы будем реагировать на непослушных маленьких мальчиков, — сказал он, прижимая палец к кончику моего носа. — Это понятно, поскольку раньше у нас никогда не было проблем с дисциплиной.
Я опустил взгляд и задумался над его словами. В этом была проблема? Неужели я дулся весь день только для того, чтобы посмотреть, что сделает Папочка? Я не мог сказать наверняка, но и отрицать этого тоже не мог, что более чем подтверждало правдивость слов Папочки.
— Может быть? — Не то утвердил, не то спросил я, покусывая нижнюю губу. — Я не знаю. Когда был в углу, я думал, что это просто остатки стресса после работы, но теперь, когда ты упомянул об этом… может быть?
Кивнув, Папочка снова притянул меня в свои объятия и прижал к груди.
— Мы просто посидим здесь немного, пока ты не придешь в себя, хорошо?
— Хорошо, Папочка, — пробормотал я, уткнувшись ему в шею. Я бы никогда не отказался от объятий Папочки.
Я сжал руку Папочки в своей, когда мы поднимались по ступенькам к входной двери. Вот оно. Папочка и моя семья собирались провести время вместе. Я сделал глубокий вдох и подавил рвотный позыв.
— Солнышко, тебе нужно успокоиться, — прошептал Папочка мне на ухо. — Все будет хорошо.
Я глубоко вздохнул и кивнул. Папочка, нет, Маршалл поднял руку и постучал в дверь. Ни за что на свете я не назвал бы Маршалла Папочкой в присутствии своих тетушек. Я бы никогда не смог смириться с их поддразниваниями.