Я поднимаюсь и мельком вижу себя в зеркале. Потом осторожно присаживаюсь на край его постели и крепко обхватываю себя руками за плечи. Николас садится рядом со мной и обнимает меня за талию.
— Что случилось? — все так же шепотом спрашивает он. — На тебе лица нет.
Я стряхиваю его руку.
— Не прикасайся ко мне, — говорю я. — После того, что ты сейчас услышишь, ты и сам не захочешь ко мне прикасаться.
Я поворачиваюсь и сажусь напротив него, скрестив ноги. Через его плечо я наблюдаю за своим отражением в зеркале.
— Николас, — начинаю я и вижу, как шевелятся мои губы, произнося слова, которые я и сама не хочу слышать. — Я сделала аборт.
Он резко выпрямляется, его лицо застывает, но наконец ему удается выдохнуть.
— Что ты сделала?
Он придвигается ближе, и меня приводит в ужас ярость, исказившая его черты. Мне кажется, еще немного и он схватит меня за горло.
— Так вот где ты была три месяца! Ты избавлялась от моего ребенка!
Я качаю головой.
— Это случилось до того, как мы с тобой познакомились, — уточняю я. — И это был не твой ребенок.
Я смотрю, как по его лицу скользят воспоминания. Потом он трясет головой.
— Ты была девственницей, — говорит он. — Ты сама мне это сказала.
— Я ничего тебе не говорила, — тихо отвечаю я. — Это то, во что тебе хотелось верить.
Затаив дыхание, я твержу себе, что, может быть, все еще обойдется. В конце концов, перед тем как Николас решил жениться на мне, он жил с другой подругой. Кроме того, очень немногие женщины не вступают в добрачные отношения. Увы, все эти женщины не приходятся Николасу женами.
— Ты католичка, — говорит он, пытаясь разгадать этот ребус. Я киваю. — Так вот почему ты уехала из Чикаго! — восклицает он.
— И вот почему я уехала от Макса, — мягко говорю я. — В тот день, когда я сбежала, он упал с дивана и разбил себе нос. И я решила, что я самая скверная мать на свете. Я убила первого ребенка, из-за меня пострадал и второй малыш. Я решила, что лучше ему вообще без матери, чем с такой, как я.
Николас встает с постели. Я впервые вижу у него в глазах такое выражение.
— А вот тут ты, возможно, права, — почти кричит он, и мне кажется, что сейчас он разбудит Макса.
Он хватает меня за плечи и трясет с такой силой, что моя голова болтается и я почти ничего не вижу.
— Убирайся из моего дома, — рычит он, — и больше никогда не возвращайся! Или ты еще не до конца облегчила душу? Может, тебя разыскивают по обвинению в убийстве? Или ты спрятала в шкафу любовника?
Он выпускает мои руки, и даже в темноте я вижу десять четких кровоподтеков, все еще излучающих боль.
Николас грузно опускается на край кровати, как будто ему вдруг становится невыносимо тяжело удерживать собственный вес. Он наклоняется вперед и закрывает лицо руками. Я хочу дотронуться до него, забрать у него эту боль. Глядя на него, я проклинаю себя за то, что вообще раскрыла рот. Я протягиваю руку, но Николас отстраняется прежде, чем я успеваю коснуться его кожи. Ego te absolvo[16].
— Прости меня, — шепчу я.
Он воспринимает эти слова как жестокий удар. Когда он поднимает голову, я вижу, что его глаза покраснели и пылают яростью. Он смотрит на меня и видит меня насквозь.
— Будь ты проклята! — отвечает он.
Глава 36
Когда Николас учился на последнем курсе Гарварда, они с соседом по комнате Оуки Питерборо напились и облили пеной из огнетушителя спящего коменданта общежития. Весь этот год они были на испытательном сроке, а по окончании колледжа их пути разошлись. Когда Николас поступил в медицинскую школу, Оуки поступил в школу юридическую. К тому времени, когда Николас сделал свою первую операцию, Оуки уже много лет являлся совладельцем одной из престижных бостонских юридических фирм.
Николас делает глоток воды с лимоном и пытается обнаружить хоть малейшее сходство между тем Оуки, которого он знал, и сидящим перед ним адвокатом по брачно-семейным делам. Утром он сам позвонил ему и предложил вместе пообедать.
— Конечно, черт побери! — воскликнул Оуки, и они договорились о встрече в этот же день.
Николас размышляет о Гарварде и о связях его выпускников. Он наблюдает за своим старым товарищем, а тот уверенным движением роняет на колени салфетку и смотрит на него ускользающе-безразличным взглядом.
— Я чертовски рад видеть тебя, Николас, — говорит Оуки. — Не правда ли, как странно: работаем в одном городе и никогда не встречаемся со старыми друзьями?