— Желаю повеселиться, — сказала Клара, когда Броуди вернулся к водительскому месту своей машины.
— Это вряд ли, — пробормотала я.
— Тогда… э-э-э… — она посмотрела на нас обоих, — счастливого пути.
— Оставь мне немного пиццы, — сказала я, когда она подошла обнять меня.
Клара любила обниматься. Она обнимала тех, с кем здоровалась. Она обнимала тех, с кем прощалась. Она обнимала всех, просто так. Когда мы расстались, это было единственное, по чему я скучала больше всего. Мы могли разговаривать по телефону, но это не заменяло крепких объятий.
Я обнаружила, что обнимаюсь чаще, когда ее не было рядом, просто потому, что мне не хватало ее объятий.
— Спасибо, что делаешь это, — прошептала она.
— Для тебя? Все, что угодно. — Я отпустила ее и помахала Августу на прощание.
Я скользнула в машину и с удивлением обнаружила, что кожаное сиденье прохладное на ощупь. Кто-то вышел и завел двигатель, чтобы включить кондиционер. Я закатила глаза. На улице было не так уж жарко, но не дай бог, чтобы Броуди вспотел.
Он сел за руль, но не тронулся с места.
— Зачем ты это делаешь?
— Потому что Клара попросила меня об этом.
За ветровым стеклом было видно, как моя сестра взяла Августа за руку, и они вдвоем пошли по подъездной дорожке к их дому. Она все еще была в спортивном костюме, который носила утром. Ее волосы были в беспорядке, а глаза выглядели уставшими. Но она, как могла, скрывала это ради сына. Она улыбнулась и, прижав его руку к своему бедру, повела его домой, где они, вероятно, будут обниматься на диване и смотреть мультики, пока не придет время пиццы.
— Ты меня ненавидишь, — сказал Броуди.
Когда я повернулась к нему лицом, его зеленые глаза смотрели выжидающе.
Глаза Броуди — это первое, что я заметила в нем много лет назад. Они были обезоруживающими. Они были слишком яркими, чтобы быть настоящими. Зеленый цвет представлял собой чередование оттенков от лаймового до темно-коричневого. Все это объединялось соболиным кольцом вокруг радужной оболочки. Они всегда напоминали мне вербейнике монетном (прим. ред.: вербейник монетный — это многолетнее травянистое растение с ползучими побегами; вид рода Вербейник), пробирающимся летним днем сквозь мох.
— Да. — Я ненавидела Броуди. Я ненавидела его годами. — Но Клару я люблю больше, чем тебя ненавижу. Очевидно, эта свадьба важна. И если бы я не пошла, это сделала бы она.
Он глубоко вздохнул, глядя вперед.
— Это действительно так. Она важна.
— Тогда поехали.
Он включил передачу и с ревом помчался по асфальту к воротам, как будто если он сейчас же не увезет нас со своей территории, то передумает.
Я затаила дыхание, борясь с подкашивавшимися коленями. Я видела множество свадеб в «Галлауэе». Я часто работала на них с флористами, чтобы они украшали центральные элементы мероприятия цветами, которые ставились снаружи. Но это было по-другому. Я не собиралась оставаться в теннисных туфлях и футболке, прячась по темным углам и наблюдая за зрелищем издалека.
Сегодня я была гостем. Я никогда не была на свадьбах в качестве гостя. Когда я призналась в этом Кларе, она попросила меня не говорить Броуди.
С этим проблем не возникло. Я сомневалась, что мы вообще будем говорить.
Я была для него конфеткой, а не развлечением.
Поездка в аэропорт Уэлкома прошла без происшествий. Тихо. Несмотря на то, что кондиционер был включен, жара одержала верх. От крупной фигуры Броуди исходило тепло, а от его плеч — напряжение.
Когда он подъехал к аэропорту, я ожхидала, что он припаркуется на стоянке и проведет меня через маленький терминал. Я была глупа. Броуди не был простым смертным. Он поехал прямо к взлетно-посадочной полосе. К самолетам.
Он припарковался рядом с реактивным самолетом, который сверкал серебристо-белым под солнцем Аризоны. Его стекла сверкали, как бриллианты, которые были у него на манжетах.
У меня никогда не было бриллиантов. Черт возьми, я никогда даже не прикасалась к бриллиантам.
Служащий открыл мне дверцу и протянул руку, чтобы помочь выйти из машины.
— Спасибо, — выдохнула я и встала на ноги.
Богатство было ошеломляющим. Возможно, я немного перегибала палку, потому что — черт возьми! — к самолету вела ковровая дорожка. Серая, а не красная, но все равно это была ковровая дорожка.
— Мадам. — Служащий поклонился. Он действительно поклонился.