— Она очень красивая, — прошептала она.
— Если хочешь мы можем купить что-нибудь другое.
Она покачала головой и подняла глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Весь гнев, который был на ее лице ранее, исчез. Где-то во время моих ходок в гараж и обратно, она перестала сопротивляться.
Когда я пересек комнату, чтобы сесть рядом с ней, я понял, что мой гнев тоже улегся.
— Мне жаль. Я уже говорил это раньше. И это то, что я имел ввиду.
— Я знаю. Ты не говоришь того, чего не имеешь в виду. — Она прижалась ко мне, и ее волосы защекотали мое обнаженное предплечье. — Я не хочу няню. Я хочу быть той, кто меняет подгузники, готовит детское питание и встает посреди ночи.
— Ты уверена?
Она кивнула.
— Никакой няни. Я собираюсь быть эгоисткой и оставить все моменты, связанные с моим ребенком, себе.
— Просто поделись со мной, хорошо?
— Можешь забрать подгузники с какашками.
Я усмехнулся.
— Ты такая щедрая.
— И я хочу составить завещание. Я хочу, чтобы оно было готово в день его или ее рождения. Если с нами что-то случится, неважно что, Клара получит опекунство.
У меня внутри все сжалось. Одна мысль о том, что ее — нас — может не быть рядом, чтобы увидеть, как растет наш ребенок, вызывала у меня тошноту. Но Ария была права. Это было важно.
— Я попрошу моего адвоката подготовить его завтра.
Она сидела неподвижно, как статуя, уставившись на кроватку, уткнувшись виском мне в плечо.
— У моих родителей не было завещания. По сей день это единственное, чего я не могу им простить. Это заняло бы не больше часа или двух. Телефонный звонок адвокату. Но они отложили это, а потом… они умерли.
— У нас оно будет, — пообещал я, затем изо всех сил постарался не напрягаться, потому что не хотел, чтобы она прекращала говорить.
Я знал только фрагменты ее истории, те части, которые Клара доверяла мне на протяжении многих лет. Но я хотел услышать всю историю целиком, и услышать ее я хотел от Арии. Хотел, чтобы она доверила мне свое прошлое, как я доверил ей свое.
— Поскольку у них не было завещания, мы с Кларой перешли под опеку государства, пока не было оформлено их имущество. Мы провели четыре недели в приемной семье, ожидая, пока семейные службы решат, куда нас поместить.
— В итоге так появился дядя, верно?
— Дядя Крейг. — Она вздрогнула. — Сводный брат моей мамы. Они жили отдельно. Моя бабушка была матерью-одиночкой. Она была молодой мамой. Позже она снова вышла замуж за мужчину на несколько лет старше, у них родился сын. Ее муж умер, но Крейг остался с бабушкой. Кажется, это был его выпускной год. Я не очень хорошо знала свою бабушку. Она умерла, когда мы с Кларой были совсем маленькими. Родители моего отца жили в деревне для пожилых (прим. ред.: деревня для пожилых — это группа домов и общих объектов, предназначенных для людей старше 55 лет. Размер деревень может быть разным: от нескольких домов в маленьком, тесно связанном сообществе до обширной деревни с множеством общих объектов, таких как боулинг-центры, клубные дома и бассейны) недалеко от Финикса. Не так уж далеко отсюда.
— И вы не поехали к ним?
Она покачала головой.
— Я уверена, что мама и папа ожидали, что так и произойдет. Но когда мой дядя предложил взять нас к себе, семейные службы решили, что так будет лучше. Он был моложе и тоже жил в Темекьюле, так что нам не пришлось бы переезжать в другой город. И родители моего отца не сопротивлялись. На самом деле, они не хотели нас.
У меня разрывалось сердце от того, что она чувствовала себя нежеланной. Что в своей жизни она была во власти взрослых. Я понимал это. Было невыносимо чувствовать себя пешкой и обузой, а не ребенком.
— Я никогда не вернусь в Калифорнию, — ее голос стал таким же холодным, как воздух, врывающийся из открытых дверей патио. — Клара хочет вернуться. Она возьмет «Кадиллак» и вернется, потому что ей нужно покончить с этим.
— А что нужно тебе? — Я бы дал ей это. Без вопросов.
— Я хочу, чтобы этот сукин сын гнил в аду до конца вечности.
Я повернулся, заставляя ее сесть прямо, потому что мне нужно было видеть ее лицо.
— Неужели он… — Я сглотнул, не в силах выдавить из себя ни слова.
— Была причина, по которой они с моей матерью отдалились друг от друга. Я никогда не узнаю, сделал ли он ей что-нибудь. Но… об этом нетрудно догадаться. Особенно после того, что он сделал со мной.
— Расскажи мне, — выдавил я сквозь зубы.
Она, не мигая, уставилась в пол.
— Он забрал все. Наш дом. Наши вещи. Все ценное он продал и оставил все до последнего цента себе, спустив их на ветер. И мы переехали в тот дерьмовый трейлер, где у нас с Кларой были общие спальня и ванная, и обе двери не запирались.