— Пожалуйста, — теперь уже взмолилась я, — нам нужно довести его до могилы Изабеллы Конрой.
При этих словах Гийома затрясло с новой силой, но он не стал вырываться из моих рук. Сторож решительно заявил:
— Чтобы горбатый там окочурился на морозе? Нет, в такие игры я не играю.
— С меня — бутылка виски, — тем временем, согнувшись, я взвалила Гийома на своё право плечо и пыталась провести его ко входу на погост.
Служитель насупился, но колебался недолго. Он согласился при единственном условии — чтобы в этот раз виски был настоящим, а не тем «дерьмом», что я ему подсунула первоначально.
Я вспомнила, как вчера секунданты помогали идти раненому Полю — и таким же способом мы подхватили Гийома. В предыдущие дни шёл обильный снег, дорожки на кладбище, понятное дело, не чистились, и наш путь по колени в сугробах казался бесконечным…
Наконец, мы добрались до нужного места. Больше не в силах поддерживать горбуна, я и сторож высвободились и аккуратно посадили того прямо на землю.
— Можете посмотреть, если приехал кто-то ещё? Тогда проводите их сразу сюда, — растирая побелевшие пальцы, я нашла предлог, чтобы спровадить пьянчугу.
Он с подозрением посмотрел на нас. Потом, очевидно, подумал, что ничего вандального мы не сделаем, и медленно пошёл назад, на всякий случай, оглянувшись пару раз. Запыхавшись, я сказала Гийому:
— Здесь находится могила Изабеллы. Это же вы…
Договорить я не смогла. У меня не имелось достаточно фактов, чтобы обвинить его в убийстве моей тёзки. Я даже сама не была уверена в этом. Но ведь всё что произошло, произошло не случайно?
Гийом послушно дополз до ограды и прижался к ней. Я обернулась — поблизости не было ни души. Зимний холод не выказывал жалости, и я обхватила себя руками, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Тишину прервали завывания горбуна. Подойдя поближе, я заметила, что он плачет и слёзы с его подбородка падают на снег.
Меня же всю трясло от холода, зуб на зуб не попадал! Я взглянула на надгробие и не понимала, правильно ли поступила или нет.
Вдруг с памятника поднялся вверх поток снежинок. Они закрутились в вихре и начали летать над нами. Посмотрев вокруг, я видела, что ветра нигде нет. От того происходящее напоминало что-то нереалистичное. Если бы не мороз, щипавший меня со всех сторон, я бы точно решила, что сплю и вижу сон. Поток же разрастался, притягивая всё больше и больше снежинок, он кружил над нами как облако. Гийом тоже поднял взгляд и зачарованно смотрел на небывалое явление природы.
И тут произошла вспышка: снежная туча взорвалась и стала медленно оседать вниз. Она окутал инвалида, словно коконом, и я снова услышала тот самый неведомый голос, который произнёс лишь одно слово:
— Прощаю.
Не в силах пошевелиться, я опять не поверила своим глазам и ушам. Это происходило на самом деле или у меня галлюцинации? Потому что после того, как все снежинки осели, Гийом приподнялся и стряхнул их. Но предо мной был уже не он!
Теперь здесь находился обыкновенный здоровый мужчина лет тридцати, среднего роста, русоволосый и сероглазый. Одежда Гийома оказалась ему мала и трещала по швам. Я видела этого человека впервые! Куда делся тот немощный, умирающий горбун?
— Кто вы? Где Гийом? — спросила я его, оглянувшись вокруг.
Он же молча перемахнул через ограду, прыгнул прямо в снег и обнял памятник. Мужчина плакал, а я стояла как дурочка и не знала, что делать. Беспощадный холод доконал меня. Я уже не могла находиться без верхней одежды на улице. Инстинкт самосохранения пересилил, я развернулась и побежала отогреваться в сторожку.
— Впервые оказался здесь. Хотя любил её, как никто на свете, — неожиданно сказал мужчина мне вслед.
— Что? — развернувшись, переспросила я.
Он обратил ко мне заплаканное лицо. Но я по-прежнему не понимала, что происходит.
— Тогда я был шестнадцатилетним мальчишкой, — начал рассказывать незнакомец. — А они вместе с Готлибом составляли красивую пару. У меня не имелось ни малейшего шанса против старшего брата.
— Вы и есть Гийом? — ужаснулась я. — Как такое возможно?
— Тот превосходил во всём, — словно не слыша моих слов, продолжал мужчина. — Сильный, красивый, офицер, а я — тощий, неуверенный в себе подросток, подмастерье аптекаря. Белла даже всерьёз меня не воспринимала.
Заинтересованная, я подошла поближе. Его срывающийся, но всё же твёрдый голос совсем не походил на недавние хрип и мычание.
— Моя вина была в том, что я безоглядно любил её и не хотел никому отдавать. А они тогда собрались уезжать неизвестно в какой полк и неизвестно насколько! Зная непостоянный характер брата, я почему-то решил, что, если Белла подурнеет, он откажется от неё, и тогда та увидит мои настоящие чувства. Любовь того, кто не отречётся ни в болезни, ни в старости.