Аня засмеялась, но не обидно, а мягко, понимающе. Старуха вздохнула, покачала головой.
— Ну, бог с вами, живите, как знаете. Нам-то чё, недолго уже осталось коптить. Вот, — бабка Марфа указала на дремавших куриц, — малых этих жалко, уйдем мы, старые, а их и погладить некому будет, все только хватать да хрясть. Ох-хо-хо. Молочка-то хошь парного? Или кваску с погребу?
— Кваску бы, — попросила Аня. Старуха ей нравилась, и чувствовала она себя уже не так неуверенно, как полчаса назад.
Бабка Марфа спустилась с крыльца, пошла в дровяник. Там на земле стояла крынка, прикрытая круглой фанеркой. Бабка указала Ане на крынку — самой наклоняться трудно — дескать, бери и пей. Аня напилась — квас был острый, холодный, чуть сладковатый.
— Олег утром доставал, еще не должон нагреться.
— Ой, спасибо, бабушка! Просто замечательный квас! — похвалила Аня. — А где же Олег? С Николаем?
— Олежек у мамки, в больницу поехал, проведать.
— А скоро вернется?
— Должно скоро. Утром поехал, как встал, так и поехал. Обычно к обеду возвращается.
— А как Татьяна Сидоровна? Как она себя чувствует?
Бабка полоснула ее косым взглядом.
— Чувствует как чувствует, — отрезала хмуро. — Мало ей достается? Говорила ей: не пропущай все скрозь сердце, обороняйся, нет, не может. Вот и перегрузила. Ваня мой тоже бык хороший — на ём пашут, а он других бодает, кто поближе с ним, родных и бодает. Жисть у нас тут, пожалуй, похлеще, чем в городе. Там людей как камней, в случае чего — юрк, и нет тебя, ищи-свищи. А тут куда? В тайгу? В болото? В поле чистое? Вот люди и дубасятся друг об дружку, и чем больней, тем милей. Мало своих забот, еще и с городу подбрасывают непотребщину всякую, пьянь да рвань. Как лето, так от голодранцев стонем, огнем все кругом горит, выйти страшно, того и гляди, пырнут или по башке гвозданут. И все к председателю. А где председатель? А в поле! А где его жинка? А вот она. Ну, тогда и разбирайся. И доразбиралася…
— Но Олег говорил, что вроде бы получше, вроде бы домой скоро.
— Она-то рвется, а врачиха ее на привязи дёржит. И правда, хорошая попалась, душевная врачиха-то, чуть чего, сама бегит, на машине, а то и на лошадке прикатит: как тут моя больная? Соблюдает? А больная — хвост трубой и прискоками по деревне, везде нужна, без ее ни тпру ни ну. В меня, чё ли? Во как у нас! Невестка в свекруху пошла.
Бабка тоненько засмеялась, прикрыв ладошкой щербатый рот.
— Мы с ей душа в душу. Редко, да? Но вот и так быват. Таперя жду не дождуся, когда отпустят. Хозяйство все же, коровка, поросенок, Шарик с Рыжиком да вот две хохлушечки-старушки. Не дала тронуть, мои любимицы. Снесутся и сами придут, скажут. Добрая птица, умная. Не то что некоторые девки из нонешних…
Аня украдкой взглянула на часы, и это не укрылось от бабкиных острых глаз.
— Уже и спешишь? — огорчилась старуха. — Только-только разговорились.
— Нет, нет, — успокоила ее Аня, — это привычка. Я на вычислительной машине работаю, там время расписано по минутам. А сейчас совсем не спешу.
— А глаза неспокойные, глаза-то спешат, — проницательно глядя на нее, сказала старуха. — Говори уж, пока одни. Чё прилетела? За Колькой? Так?
Аня оторопела в первый момент, но собралась, справилась со смущением, не отвела взгляд.
— Нет, нет, что вы! С Колей у нас все нормально. Я из-за машины, правда!
— Ой ли? Старого воробья на мякине не проведешь.
— Нет, нет, — упорствовала Аня, чувствуя, как лицо заливает горячая краска. — Если вы Катю имеете в виду, так Коля мне все рассказал. Ничего между ними нет, то есть, у него к ней…