— Зачем же так, Иван Емельянович? Не-ет, не согласен с тобой, пусть живет товарищ Шахоткин, трудится на благо народа. В гробу еще належится… А насчет птичника ты, конечно, прав. Но только и Шахоткин тут не больно-то виноват. Не по своей прихоти снял людей. Сам знаешь, как у нас — сразу на все сил не хватает, вот и выкручиваемся. Потому и сманеврировали, бросили строителей на вторую очередь свинокомплекса.
— Но разве это дело, Антон Степанович! Не докончили одно, кинулись на другое. Тут тяп-ляп, там тяп-ляп, это же не работа, а натуральная канитель. Ты видел, как клетки установили? Это ж руки-ноги обломать! Панели вкривь и вкось, вот такие щели, ветер свистит, а зима придет — самим яйца высиживать?.. Это разве работа! После них еще строителей заказывать? Или самому ходить дырки затыкать?
— Ну, ну, не кипятись, сейчас же не зима. До зимы еще десять раз исправишь. Своими силами…
— Какими «своими»? Пять калек — силы?
— Ну все! Базар разводить не намерен. Разговор о другом… Мы должны пустить птичник к первому июля. Пункт районных обязательств! Сам же говоришь, почти готово. Я вот что думаю… Птичник колхозный, куры колхозные, яйца, стало быть, тоже колхозные. Ежели б ты сдал первое яйцо завтра-послезавтра, мы б с тобой были вот такими молодцами… Ну, чего молчишь?
— А чего мне? Кричать? Петь от радости?
— Через неделю Шахоткин даст людей, через неделю, не раньше. Так что выручай, Ваня…
— Кого выручать? Шахоткина?!
— Меня, меня выручай…
— Тебя?! А ты-то что? Не с тебя спросят!..
— С меня, Ваня, с меня… Конечно, можешь отказаться. Ну, снимут Ташкина, ну, засунут в потребсоюз или еще куда, тебе-то что. У нас с тобой всяко было, да? И сердился ты на меня, и я, чего греха таить, имел на тебя обиду — было, было за что! Но все ж таки, Ваня, погляди, кто тебя в председатели провел? Кто с дорогой помог? А клуб? А детский садик? А ясли? Кто поддержал? А орден? Думаешь, ордена просто так раздают — всем хорошим? Не-ет, Ванечка, просто так ничего не делается, даже куры не несутся…
— Опять ты меня этим орденом тыкаешь! Может, хватит? Не ты же лично мне его дал.
— Ну, ну, не возбуждайся, дело не в ордене, а в ситуации. Понимаешь, сейчас, как никогда, важно не подкачать, выполнить обязательства.
— А чего такой пожар? Подумаешь, обязательства. Сколько мы их напринимали на своем веку — если б все, что понаписали, выполнили, теперь и делать нечего было бы, лежи на печи да жуй калачи.
— И опять ты не прав, Ваня. Было одно, а теперь другое. Теперь за каждый пункт спрос. Записано — отвечай. Не можешь — иди гуляй. Вот так, Ваня. До нас добрались и до вас скоро доберутся…
— Кто это доберется?
— Кто! Новые времена, вот кто!
— А мы не боимся, наоборот, радуемся…
— А мы боимся, что ли? Мы тоже радуемся.
— Значит, общая радость…
— Радость-то общая, только вот слезы — наособицу.
— Ой, Антон, Антон, не можешь ты без этого самого. Ну чего ты меня стращаешь? Я ведь пуганый.
— Не стращаю, Ваня, прошу! Это разные вещи. Неужто не понимаешь? Стращать не я буду — народный контроль, ОБХСС, прокуратура… А я — прошу!
— Странно просишь. Или не привык по-человечески-то просить, как мы у тебя просили.
— А ты меня уже, смотрю, списал. «Просили». Все, Ташкин, иди гуляй, да?
— Да нет, зачем же, работай, я не возражаю.
— Он не возражает! Ну, ну… Скажи, Иван Емельянович, много к тебе Ташкин обращался? Много просил?
— Да нет, не много.
— Ну а хоть раз вспомнишь? Чтоб просил. Не советовал, не рекомендовал, а просил….
— У тебя характер не тот, чтоб просить. Ты у нас командир…
— Ишь, хитер бобер, голыми руками не возьмешь. Никогда не просил, а теперь прошу. Понимаешь? Прошу. Завтра-послезавтра пятьсот штук яиц и квитанцию мне на стол. Договорились?
— Не знаю, Антон Степанович, не знаю…
— Но подумаешь? Обещаешь?
— Подумать можно. Отчего же не подумать…
— Да, как там дела с наукой? Из обкома звонили, просили всячески помочь, но это ведь твой Колька, так что, надеюсь, сами разберетесь.
— Все в порядке. Сделали отвод от нашей подстанции, поставили столбы, протянули линию, подправили дорогу до часовни, часовню отремонтировали. Колька привез с городу свою бандуру, «самовар» называется, смонтировал и уже запустил.
— Ну и что это за штука? Сам-то видел?
— Ага, видал. Игрушка такая, лучом в небо стреляет, чего-то там ищут, какие-то полости или пятна, холера их разберет. Но красиво!