Пролыгин, откашлявшись, продолжал:
— Я, как и договорились, на водозабор сплавал, уровни промерил, ну и с удочкой малость посидел, а ваш ученый меня к берегу отбуксовал, шумел и вообще грозился, оскорблял.
— Оскорблял?! — поразился председатель.
— Ну, личность мою оскорблял.
— А ты такой робкий, дал себя оскорблять?
— Так он же личность, а я ему говорю — ответишь.
— Но не подрались?
— Не, этого не было. Личность — да, а этого — нет. Я б не допустил.
— Ну и то слава богу, — рассмеялся председатель. — Горло дерите от пуза, но руки — нет! Руки, Герман, не распускай.
— Да я же Христом-богом клянусь! Рук не было! Но вы и своему скажите, чтоб тоже.
— А ты мне поручений не давай. Сам и скажи! Ты отвечаешь за электричество, ты и командуй.
— Так он же к вам придет! Чтоб мне охренеть!
— Охреневать не надо, а придет, так найду что сказать, без твоих советов.
Николай встал, толкнул дверь и вошел в кабинет. Все на миг оторопели, потом рассмеялись. Засмеялся и Николай.
— Легок, легок на помине! — сквозь смех повторил отец. — Легок!
— Легкого принесла нелегкая, — сказал Николай, усаживаясь на свободный стул поближе к выходу.
— Это уж точно! — опять расхохотался отец.
Николай окинул быстрым взглядом собравшихся — все это были специалисты колхоза: агроном, зоотехник, бухгалтер, экономист, механик, электрик… Георгий Сергеевич по виду был моложе всех. Остальные, в том числе и отец, казались в табачном дыму какими-то пожухлыми, сморщенными, задубелыми. Конечно, и Георгия Сергеевича не украсили прошедшие годы, все-таки многолетняя работа агрономом в глубинке дает о себе знать, и богатыря скукожит, но сохранился на его лице какой-то ясный, светлый знак, наверное, как теперь мог предположить Николай, знак интеллигентности. Был он добр, спокоен, внимателен к людям, не кичился ни положением, ни знаниями, ни опытом, умел ладить со всеми, обходить острые углы, мог рассудить любой спор, примирить, надти умное, справедливое слово. Да и уронжаи нем пошли вверх, колхоз выбрался из долговой ямы, в которой сидел десятки лет.
— Ну что, наука, какие претензии имеешь к колхозу «Утро Сибири»? — спросил отец, перебирая, как четки, ожерелье из скрепок. — По глазам вижу, имеешь.
— Имею! — сказал Николай, забыв разом, что собирался разводить дипломатию. — Имею претензии. Скажите, пожалуйста, товарищ председатель, было обещание колхоза «Утро Сибири» снабжать опытную установку электроэнергией? Было или нет?
— Было, было, — недовольно проворчал отец, взглянув на Пролыгина, тот усмешливо косился в угол. — Тут так. Сегодня подключили еще пару брызгалок, а насосы — тпру! — не тянут, вот тебя и отключили. Но это эпизод. В будущем, думаю, сговоритесь с Пролыгиным. Верно, Герман?
Пролыгин неопределенно пожал плечами, дескать, как знать.
— Значит, все, — подвел итог отец. — По домам!
— Я день потерял, гонялся за ним, установка не работала, — начал было Николай, но отец хмуро перебил:
— Все, Николай, люди еще не евши, устали. А насчет энергии я тебя сразу предупреждал и теперь при всех предупреждаю: в первую очередь энергию — на колхозные дела. В первую! А во вторую — твоей науке. Во вторую! Так что если насосы на поливе не тянут, как докладывает наш главный электрик товарищ Пролыгин, — отец рубанул рукой в его сторону, и Пролыгин, довольный, ощерился, — значит, все остальное, кроме насосов, к едреной фене! Энергию только насосам! Почему так? Потому что наиглавнейшая наша задача — не опыты на небе, а хлеб на земле. Хлеб, молоко, яйцо и мясо народу. Вот так, дорогой мой кандидат в кандидаты. Ясно? Или еще популярнее? А то вы там, в городах, отучились понимать такие простые вещи, откуда, скажем, булка берется или раз любимый «геркулес».
Николай слушал нравоучительную тираду отца, скривив губы и нетерпеливо порываясь вставить слово, но отец удерживал его, предупреждающе вскидывая палец. Мужики помалкивали, с любопытством ожидая, чем кончится этот разговор между отцом и сыном. Пролыгин поглядывал с нескрываемым торжеством. Георгий Сергеевич сидел в грустной задумчивости, разглядывая руки — они у него были черные, мозолистые, в порезах и шрамах, не только карандаш и бумагу знают, но и плотницкую, крестьянскую работу.
— Напрасно упрекаешь, отец, — заводясь, начал Николай. — С малых лет ходил с тобой в поле. Не о том говорим. Если хочешь, я тебе про науку, про роль ее в твоей, вообще в нашей жизни такую речугу толкану — все твои навозно- кукурузные проблемы смехотворными покажутся.