Николай помахал отцу, но тот или не заметил, или не узнал, или не захотел узнавать — в прошлый приезд Николая, осенью, они опять крепко схлестнулись. Отца принуждали циркулярами и звонками начинать косовицу неспелых хлебов, он оттягивал, выкручивался, хитрил, а Николай сказал то, что думал: плюнь и делай, как велят, сколько можно гробиться на этих казенных полях! Вот и пошла пыль до потолка. Не думал тогда Николай, что в отце еще так прочно сидят эти, на его взгляд, наивные и старые представления. Спор дошел до того, что если бы не мать, то опять досталось бы ему по шее от отца. Николаю было искренне жаль его: по натуре прямой, честный человек вынужден без конца ловчить, унижаться, ходить на поклон то к одному, то к другому соседу, то в райком, то в область. И после всего этого еще и защищать до хрипоты такую жизнь, как будто лучше и не бывает, как будто нет других хозяйств, где председатели и колхозники живут как у Христа за пазухой, имеют и солидные прибыли, и стройматериалы, и новую технику, и разные товары в магазинах.
Оратор говорил о каких-то показателях, о сроках, упоминал слова «РАПО», «подряд», «Сельхозхимия», кого-то ругал, чего-то требовал — смысл речи ускользал от Николая, его занимал отец. Какие резкие перемены: только что казался понурым, вялым, отрешенным, но стоило ему переменить позу, и нет никакой понурости — держится достойно, уверенно, знающим себе цену хозяином. Вот, пожалуй, главное впечатление — хозяин! И по тому, как сидит он в президиуме — раскованно, просто, и по тому, как смотрит в зал на людей — строго, холодновато, и по тому, как не спеша чуть-чуть наклоняет голову к сидящему рядом Ташкину, когда тот что-то говорит ему>— по всему видно, что отец тут на своем месте, что собрание продумано им от начала и до конца, все ясно ему и он знает, что и как надо делать… И те же самые бабы, что когда-то орали и топали ногами по малейшему поводу, не давая ораторам сказать слова, теперь сидели и внимательно слушали какого-то деятеля — слушали с явным интересом, значит, то, о чем идет речь, касается их самым непосредственным образом…
Николай почувствовал себя чужим на этом собрании. Все эти люди, кроме отца, все они, плотно сидевшие в удобных мягких креслах и стоявшие в проходах и возле окон, были хотя и знакомы ему, но совсем неинтересны — и сами они, и их проблемы, и речи. Его точило желание как можно скорее раскрутить свои дела, начать испытания, а вместо этого — теряй время на всякие пустяки. Он вырвал из записной книжки листок, написал отцу записку и, послав ее в президиум, выбрался на свежий воздух.
Возле клуба на лавочке в тени цветущих кустов черемухи сидели двое. Мужчина бессмысленно глядел перед собой мутными глазами. Одет он был в клетчатый засмальцованный пиджачишко и черные сатиновые шаровары. Сандалеты — на босу ногу. Трикотажная майка открывала тонкую грязную шею. Женщина — худущая, в пыльном, покрытом пятнами платьишке, в малиновой кофте, обвисшей и грязной, явно с чужого плеча — курила «гвоздик». Жидкие, сально блестевшие волосы зачесаны назад, собраны в узелок и заколоты алым цветком из пластмассы. На ногах ее — Тонких, жилистых, со вздувшимися венами — были стоптанные тапочки, из левого торчал палец. Она то и дело сплевывала и пыталась закинуть ногу на ногу, но это никак не удавалось ей, нога соскальзывала, и она кренилась набок, чуть не падала.
— Скоро кончат треп? — хрипло спросила женщина.
Николай не сразу сообразил, что это к нему. Она смотрела осоловелыми, какими-то вымученными глазами, облизывая синие губы. Мужичок морщился от дыма и тихо, невнятно бормотал что-то.
— Тебя спрашиваю, касатик, — сказала женщина, нацелив на Николая папироску.
— Не знаю, — ответил Николай.
— Что так? А еще председателев сынок, — ядовито поддела его женщина. — Не узнаешь? Али зазнался? Городской стал, ва-ажный!
Николай рассеянно пожал плечами, дескать, больно нужно, и повернулся, чтобы отойти подальше от этой непотребной пары, но женщина снова обратилась к нему:
— Ты ж Колька Александров, а мы — Чиликины. Я — Галина, а он — Андрей. Забыл? У отца твоего вкалывали, еще когда бригадиром был. А вот Андрей дом ваш с мужиками подымал, годов пять тому. Венцы меняли. И ты приезжал с института, помогал.