— Все некогда.
— А ты глянь, глянь — не уму, душе надобно. И вот еще чё… До ночи на болоте не сиди…
— Почему?
— Потому. Тамо-ка огни бывают.
— Какие?
— Нехорошие. Ходют, плавают, хороводятся.
— Правильно, бывают на болотах огни, болотное электричество. А ты сама-то видела?
— Сама не сама, люди видели! Огни-то пляшут, заманивают и, бывали случаи, в трясину заводили людей. И одно средство: увидишь огни — глаза закрой и ни с места.
— Ладно, бабуля, так и буду, заберусь в палатку, глаза закрою и — ни с места!
— Ну иди, насмешник, притомилась что-то.
2
Мать вытирала на кухне посуду. Отец перекуривал у сарая, сидя на чурке. Рубаха его висела на гвозде. Он был кожа да кости, но под кожей, когда поворачивался, натягивались железные жилы. Николай взглянул на часы — пора было ехать на полигон, наверняка Пролыгин уже включил линию, можно продолжать опыты. Мать отрезала хлеба, посыпала солью, как будто снаряжала на сенокос, налила бутылку молока, отломила куриную ногу, сложила все в полиэтиленовый пакет и, отдавая, попросила:
— Будешь проходить мимо отца, скажи хоть слово. Тяжело так, молча- то. Ладно?
Николай обнял ее.
— Скажу, мама, скажу.
Он надел куртку — от ночных комаров, выскочил на крыльцо. Отец, прищурясь, глядел перед собой.
— Поехал двигать науку, — сказал Николай.
— Давай двигай, — отозвался отец.
— Если завтра нужен, я готов, скажи, что делать.
— Чего готов? — не понял отец.
— Яйца сдавать и вообще.
— Без тебя обойдемся. Еще и тебя позорить…
Николай подошел поближе, присел перед отцом на корточки, заглянул в лицо.
— Устал нынче, — сказал отец. — Только отсеялись, активами, заседаниями замучили. «Жить стало лучше, жить стало веселее». Знаешь, кто это сказал?
— Знаю, крылатая фраза.
— М-да… Когда-то думали рывком, одним махом взять барьер. Р-раз и — тама! А жизнь показывает — нет, братцы, рывком только сопли утереть можно, а жизнь новую рывком не сделаешь. Теперь вот подряд надо вводить, а как? Никто не знает и не хочет знать! Для галочки давят, а по сути подряд это целая революция, переход к истинному народовластию. Наши зачуханные начальники этого не понимают, им кажется — очередная кампания, пошумят, бросят и забудут.
— А люди? Народ?
— Люди? Народ? Людям сейчас и так неплохо живется, честно говоря, надоело дергаться. Столько шороху было за все эти годы, что теперь, когда подошло действительно стоящее — подряд, энтузиазма не больно-то много. Он, механизатор, скажем, только-только приспособился работать, хорошую деньгу гонит, а его снова дергают, давай, дескать, соображай, как шалопаев обрабатывать, ухарей, алкашей проклятых. Да на хрена ему это надо, когда он за посевную тыщи полторы сробил! На хрена потеть за какого-то обормота?! Это, конечно, низовое, нутряное понимание. На самом-то деле артель всегда была выгоднее, лучше: артель и выработку давала, и качество — при строгом расходчике, то есть хозяине артели. И воспитать при случае могла, если надо, и по шее дать, и в три шеи, особо злостным! Один горюет, а артель воюет — так в народе говорят. Но так просто это дело не пойдет, забуксует. Руки надо развязать мужику.