Его осенило: сейчас они испытывают горизонтальный ряд, а нужен еще и вертикальный, чтобы узнать, как это загадочное Нечто будет действовать на организмы, расположенные вертикально, над землей. Соорудить элементарную этажерку ничего не стоило, и едва он намекнул жестами Вадиму о своей идее, как тот из реек и кусков фанеры быстро сколотил великолепную подставку. Они разместили ее поближе к «самовару» и стали подносить дальние банки с лягушками. Катя тоже носила банки и передавала их Николаю, а он расставлял по полкам скорее интуитивно, чем по какому-то расчету. Они загрузили все шесть этажей. И тут вдруг отключилось напряжение, погасли лампочки под навесом, на территории и в часовенке. Струя словно ухнула вместе со звуком обратно в трубу, превратилась в заурядный факел — рев перешел в упругий свист, шипение, всхлипы. Николай кинулся перекрывать газ. Завернув краны на баллонах, он перекрыл общий коллектор. Поляна погрузилась во мрак. Стало тихо. Ощутимо колыхнулся воздух, и какое-то странное напряжение, царившее вокруг трубы, стало постепенно ослабевать, растекаться, пока совсем не исчезло, оставив после себя лишь легкий запах озона.
Открылось небо — из непроглядной черноты появились звезды, небо засветлело прямо на глазах, заискрилось пылью Млечного Пути, ярко засиял и Сириус, обе Медведицы, Полярная звезда. Обозначились контуры часовенки, сарая, кустов рябины. Возникли звуки — какие-то робкие, едва различимые, непонятные: то ли пробуют свои голоса напуганные лягушки в ближайшем болоте, то ли потрескивают сухие веточки под чьими-то шажками, то ли проснулись сороки и переговариваются между собой. Сорвавшаяся звезда прочертила полнеба и так же внезапно, как и появилась, исчезла, не долетев до горизонта. Небо в том месте, где только что сияла и ревела игла, как бы клубилось и расплывалось — звезды сквозь этот столб пространства качались и мутнели, как далекие миражи в знойный летний день.
— Как интересно! — прошептала Катя.
— Чудеса, да? — откликнулся Николай. — Наши чудеса!
— Братец твой — феномен, — сказал Вадим и рассмеялся. — Любовался жучками-паучками, обнаружил, что они дохнут, — расплакался, а теперь травит — за милую душу! Будущий биолог, причем исследователь. Да, Олег?
— Не наговаривайте, чего не было, — проворчал Олег. — Я не плакал. Хотя жалко. Кузнечики гибнут и лягухи. А вот отчего? От звука или от лучей? Я д-д-думаю…
Он умолк, слова вдруг застряли у него в горле. Такое бывало с ним — началось после испуга, когда был совсем малышом. Как-то ночью во время грозы от молнии загорелся соседний дом — Мартемьяновых. Старики и Шура с ребятишками выскочили в чем были. Все сгорело, остался один обгорелый сруб, слишком поздно взялись тушить. Вот с того пожара, с криков и паники и стали замечать у Олега эту странность: говорит-говорит, вдруг запнется и давится словом, не может выговорить. В городе, возможно, и наладили бы врачи, а тут, в деревне, и так сойдет…
Николай включил фонарик, высветил лицо брата. Олег, с мучительной гримасой мотая головой, наконец проговорил:
— П-по-моему, сначала надо выяснить, отчего гибнут, а потом продолжать.
Николай перевел луч на Катю.
— Да, да! Олег прав, — горячо поддержала она, прикрываясь от света ладонью. — Жалко, гибнут ведь.