— Иди-ка сюда, — позвал он. — Смотри!
Катя подошла, остановилась по другую сторону этажерки. Николай показал на банки, в которых шевелились подопытные лягушки.
— И эти трещат…
Катя склонилась к банкам, прислушалась.
— Трещат… Коля…
— Что?
— Давай выпустим, жалко…
Придерживая банки, он бережно положил этажерку на бок — банки раскатились.
— Пусть живут…
— Пусть…
Он взял ее за руку — их пальцы сцепились. Николай нашел и вторую руку — журнал выпал куда-то в темноту. Катя глубоко вздохнула, приникла к Николаю, подняла лицо, зажмурилась. Сжимая все крепче, все жарче, он медленно, словно в танце, повел ее к палатке. Катя не противилась, но уже внутри, когда они освободились от всего, что им мешало, вдруг выскользнула из его рук, села и, прикрывшись смятым платьем, прижала кулачки к подбородку.
— Коля…
— Катюша…
— Коля… ты… я… люблю тебя, Коля…
— Да, да, и я — тоже… тебя…
— А как же…
Но он не дал ей договорить, и она умолкла, тихая, дрожащая, покорная…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
— Маманечка, привет! Как наши дела? Как самочувствие? Что врачи говорят?
— Что говорят? Говорят… Ты лучше садись да расскажи, как там дома? Дня три, однако, никого не было. Че это вы? Чужие приходят, и время есть, а сродственнички такие занятые, для матери двух часиков не найдут… Забытая тут валяюсь…
— Ты что, мама, о тебе только и говорим! И отец, и Олег, и бабка. Ну чего ты плачешь? Успокойся! Тебе нельзя волноваться! Врачи говорили не волноваться?
— Да ну их, врачей! Ладно, сыночек, не буду. Так что-то… Плохо мне тут, домой хочу. Я ж без дела не привыкла, а тут лежи да сиди. Кое-как врачиху уломала, по коридору разрешила, а то вообще, как арестантка какая-то в одиночке.
— Ничего, потерпи еще недельку. Сердце — не шутки! А я сейчас Ане звонил. Обещала лекарства тебе достать, самые-самые дефицитные. Ну и приветы, конечно, передавала — тоже самые-самые! От Димочки — персональный!
— Ой, как я хочу его видеть! Прямо сердце щемит!
— Привезу. Вот испытания закончу, ты встанешь, соберемся все дома, и Димка приедет. Клянусь!
— Ты уже мне в который раз клянешься? В двадцатый? Али в двадцать пятый?
— Ну, мама, ну пойми, в чертовом колесе кручусь, сроки! Я уже устал объяснять, какая это тема.
— Ты устал объяснять, а я — ждать. Жизнь проходит, сыночек, а ты — сроки, тема…
— Но все-таки, мама, что врачи говорят?
— Да что говорят. Говорят жирного не есть, соленого, вообще тяжелую пищу отменить. Молочное да овощное есть. Постное. А я и раньше не очень-то на мясо налегала, все больше огурчик да хлеба кусок. Ну сальца иной раз в охотку кусанешь или когда уточку кто даст. Вот и все мои скоромности. Да не в пище дело, не в пище! Другие вон все жрут — и хоть бы хны, никакая хвороба не берет, а тут… Правильно Тося говорит Кардакова, сегодня опять забегала, в райпотребсоюзе была и заскочила. Дак че говорила-то: на нервной почве у меня, на нервной! Во как, сынок. А я и сама знаю. Стоит мне психануть, сразу посередке, вот тут, за грудиной, начинает жать, жать, аж в лопатку отдает. Пилюльку глотнешь — отпустит. Они ж, нервы-то, как раз все в сердце и сходятся. Недаром в народе говорят «сердце чует», «сердце сердцу весть подает». А мы друг дружку не жалеем, все по сердцу норовим, да побольней, побольней. Эх, дети, дети…
— А что «дети»? Чем плохи у тебя дети? Младший — ангел, только без крылышек. Старший — ученый с мировым именем, без пяти минут.
— Гречневая каша — сама себя хвалит. Вожжами бы тебя, еще б лучше был.
— Мамка! За что?!
— За Катю!
— За Катю?!
— Да, за Катю.
— А что я такого совершил?
— Голову задурил девке. Она ж еще ребенок, а ты семейный, у тебя жена, сын. Катя девочка хорошая, добрая, не какая-нибудь потаскушка. Зачем ты так, Коля?
— Ну, начинаются деревенские штучки. Стоило взять девушку на работу, и тут же вся деревня навела перископы. Кто это тебе наболтал? Кардакова?
— Люди говорят, Коля. И Георгий Сергеевич переживает, волнуется. Она у него одна… Свет в окошке. От него Полина-то ушла.
— Мне Олег говорил. Только не знаю, за кого вышла.
— За кого? А кобель подвернулся, она и хвост трубой. Командировочный. Строили тут, в райцентре, хлебозавод, он — монтажник. Где-то снюхались, тайком да обманом. С прошлого лета началось, а осенью — развод. И Катя, и Георгий Сергеевич ужасть как переживали. А теперь — ты. Побойся бога, Коля, не трожь девку, отступись. Прошу тебя, как мать прошу. Не пара вы, ей жизнь искалечишь и нас опозоришь. Ну чего молчишь? Скажи хоть чё-нибудь.