Мурашов приехал не один. Вслед за ним в кабинет вошли бывший директор плодоовощной базы Балтенков и бывший начальник связи Плюскарев, оба пенсионеры, оба приятели и собутыльники Шахоткина. Сам Мурашов многие годы работал директором горячинской средней школы, а после ухода на пенсию был направлен в народный контроль по рекомендации областного комитета партии, вопреки намерению районного руководства поставить Балтенкова. Мурашов категорически не употреблял спиртного, был неподкупен, строг, и, наверное, поэтому его хотело дальнее начальство й не хотело ближнее. Народный контроль при нем активизировался, хотя, как было очевидно всем, в том числе и Мурашову, касался пока лишь самых поверхностных слоев районной трясины — вглубь не пускали многочисленные начальники и его же помощники, приставленные местным начальством, видно, в порядке компенсации…
Небольшой темноватый кабинет, старый потертый стол и такие же стулья с матерчатыми спинками и сиденьями, телефонный коммутатор, тоже старый и потрескавшийся, — все тут говорило о более чем скромных возможностях хозяина, то бишь колхоза. И когда гости сели по приглашению Ивана Емельяновича за стол, придвинутый торцом к председательскому, когда Мурашов с неторопливостью педанта вытащил из портфельчика прошитые с краю черными нитками ученические тетради, достал очки и развинтил авторучку с чернилами, Иван Емельянович окончательно утвердился в своем первоначальном предположении, что разговор пойдет о яйцах. Он весь подобрался, поплотнее придвинулся к столу, сложил перед собой руки, сомкнутые в замок, и приготовился слушать.
— Мы получили сигнал, — начал Мурашов, поглядывая сквозь очки то в тетрадки, то на председателя. Глаза его, темные, с белесоватым ободком, казались круглыми и хищными, как у старого коршуна. — Двадцать шестого июня сего года колхоз «Утро Сибири» предъявил к сдаче первую партию яиц в количестве пятисот штук. Яйца оприходованы кладовщицей Петрушенко М. И., квитанция передана в райком партии товарищу Ташкину. Так?
Иван Емельянович кивнул.
— Спрашивается в задаче, — продолжил Мурашов, — где же та птицефабрика, на которой эти яйца произведены? Что на это ответит нам председатель колхоза товарищ Александров?
Иван Емельянович указал рукой за окно:
— Фабрика есть, можете убедиться.
— Убедимся, — недобро пообещал Мурашов. — Но сначала представьте документацию.
Иван Емельянович через коммутатор вызвал главного инженера Балабина и главного бухгалтера Маникину — со всеми документами по птичнику. И пока те собирались, попытался незатейливыми разговорами хоть как-то расслабить суровых гостей и выведать, откуда дунул ветер, с чьей подачи нагрянула комиссия. Но сухопарый Мурашов отвечал односложно, цедил сквозь зубы, а оба его помощника вообще молчали, упорно отводя глаза. Тучный пучеглазый Плюскарев астматически сопел, малиновый, явно с тяжелого похмелья Балтенков мрачно вздыхал и поминутно пил воду, ничуть не смущаясь своим состоянием.
Пришли Балабин и Маникина с папочками подшитых документов. Заглянула секретарша Нюра, спросила, не надо ли чего. Иван Емельянович сердито отмахнулся, и гости погрузились в изучение бумаг. Собственно, изучал один Мурашов — Плюскарев и Балтенков лишь небрежно перелистывали вслед за ним документы и вряд ли вникали в суть. Наконец Мурашов отодвинул папки, побарабанил пальцами по столу и заговорил, обращаясь к Ивану Емельяновичу:
— Значит, цех не пущен, даже не предъявлялся комиссии, а яйца уже сдали. Как же так получается, товарищ Александров? Государство обманываете?
— Нет, не обманываем, — твердо сказал Иван Емельянович.
— Ну как же не обманываете? Обманываете.
— Обманывали бы, если б рапорт представили, а яйцо — нет. А мы ведь яйцо представили, а не рапорт. Государству-то какая разница, где эти куры сидят — по клеткам в птичнике или по домам у колхозников. Куры-то те же самые.
— Ишь как поворачиваете! Но яйцо-то сдали по птичнику, значит, государство вправе рассчитывать на ежедневную продукцию. А? Что на это скажете?
— А то скажу, пусть-ка товарищ Шахоткин сдает ежедневную продукцию. Из-за него стройка замерзла, вот пусть он и сдает.