— Ну и логика у вас, товарищ Александров! — удивился Мурашов. — То вы утверждаете, что государству все равно, где куры, то валите на Шахоткина. Яйцо-то вы сдали, а не Шахоткин. В данном случае я не оправдываю Шахоткина, с ним мы тоже будем разбираться, на каком основании снимает рабочих с пускового объекта. Но сейчас с вами разговор, товарищ Александров.
Маникина, сидевшая как на иголках и порывавшаяся вставить слово, не выдержала и, перебивая Ивана Емельяновича, закричала:
— Вы б сперва спросили, сколь мы упирались против этого ЦУ! Председатель и правление. Мы, думаете, совсем тут темные? Или вообще ничё не петрим, на что нас толкают, да? Не беспокойтесь, все понимаем и даже очень. Все мы партийные, не хуже вас и политически и всяко подкованные, газеты каждое утро вслух читаем на политчасе, знаем, какие требования нынче к нашему и к вашему брату. Потому и отбивались ручками и ножками, но это же Ташкин! Вы чё, Ташкина не знаете?
— При чем здесь Ташкин? — проворчал Балтенков. — У Кыиве дядька…
— А при том! — Маникина вскочила и, указывая двумя руками на Ивана Емельяновича, заговорила громче прежнего: — Вы себя на его место поставьте. Ему-то каково? Секретарь райкома просит! Выручи! Какой председатель откажет? А тем паче наш. Потому как, чё тут темнить, по-человечески надо, а не как где-нибудь в Африке. Мы не негры! И Ташкин не погонщик! Коли просит, надо уважить. Мы его чаще просим. Вот так!
— О-о, вывернулась, — засмеялся Балтенков. — Ну баба…
— Хошь, за «бабу» врежу? — не на шутку разъярилась Маникина и маленьким, но крепким кулачком сунула под нос Балтенкову. — Во!
— Ну, ты, — отпрянул Балтенков, — полегче!
— И еще экспертизу соберем, с похмелюги на общественное мероприятие явился, — продолжала Маникина. — Вот свидетели. А ну дыхни!
Она склонилась к самому его лицу и, жадно втянув воздух, воскликнула с отвращением:
— Ух, сивушник! Еще проверять явился, погань!
Балтенков даже посерел от столь яростного наскока. Сказать ему, правда, было нечего, и он угрюмо отодвинулся подальше от Маникиной. Смутился и Мурашов: ему как главному в этой комиссии не подобало бы брать с собой явно нетрезвого человека. Он сычом уставился на Балтенкова.
— Вы что же, товарищ Балтенков, действительно? Некрасиво, товарищ Балтенков, некрасиво. Я бы мог других пригласить, ваше присутствие совершенно необязательно.
Он неодобрительно покачал головой, сожалеюще развел руками, дескать, что поделаешь, не выгонять же теперь… Покашляв, нарушил неловкое молчание:
— А что, товарищ Александров, действительно имела место просьба товарища Ташкина?
— Имела, действительно, — подтвердил Иван Емельянович.
— И есть свидетели?
— Косвенные. Просьба имела место с глазу на глаз, но потом я советовался с людьми, обсуждали ситуацию, а вечером он звонил мне домой, настаивал. Тут жена и сын свидетели, как я с ним разговаривал.
— М-да… — протянул Мурашов, размышляя о чем-то. — Жена и сын… М-да… Ну ладно, давайте продолжим. Собственно, теперь я хотел бы осмотреть птицефабрику, на месте, так сказать, удостовериться.
Иван Емельянович вызвал автобус, и все шестеро отбыли на птичник. По дороге Балтенков, усевшийся за Маникиной, попытался завязать с ней разговор, перевести недавний инцидент в шутку, но Маникина так шуганула его, что Мурашов вынужден был снова приструнить своего зама. Балтенков демонстративно отсел от нее подальше — с желчно-пакостной ухмылкой. Злоба, видно, не давала ему покоя, он то и дело бросал на Маникину красноречивые взгляды и грозил пальцем.
— Чего ты грозишься, чего ты машешь, не боюсь я тебя! — не выдержала Маникина и вдруг закричала так, что лицо ее побагровело, а на шее вздулись синие жилы: — Съел, бурдюк вонючий! Еще дать? Сволочь! Вор! Хапуга! Пьяница! Гад ползучий! Проверяльщик чертов! Ты у меня допроверяешься! Всех вас гнать в три шеи!
— Дуся, Дуся, остынь, — взмолился Иван Емельянович. — Неловко как-то, гости все ж таки.
— Товарищ Маникина, — скрипуче проговорил Мурашов, — если вы лично имеете что-то против Балтенкова, прошу не распространять на других! Мы к вам не на блины приехали. Вот так!
— А я против вас и не возникаю, — успокаиваясь, ответила Маникина. — Вон, этот нелюдь. Ну кто мог такого прохиндея сунуть в народный контроль?! У него ж на морде написано: вор и мошенник, а его — проверять! Вы-то куда смотрите, товарищ Мурашов!
— Назначаю не я, — пробурчал Мурашов.
— Не вы! Но вы же председатель, могли и отказаться работать вместе с ним. А не отказались, сробели или еще чего. Вот и думай народ, почему он с вами… Контроль-то народный!